Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [46]
31. Курт Шиндлер в костюме клоуна
Брак и семья, в соединении с бурным успехом различных деловых предприятий Шиндлеров, стали залогом укрепления благосостояния Гуго и Эдит в других областях: сведения об этом я обнаружила в папках городского и земельного архивов Инсбрука. В 1925 году Гуго и Эрих приобрели соседние земельные участки на инсбрукской улице Реннвег, рядом с городским Имперским парком. На той же улице, на самом краю старой части Инсбрука, стоял барочный императорский дворец, увенчанный огромным габсбургским орлом; некоторые состоятельные промышленники уже имели там виллы. Естественно, участок Шиндлеров должен был снабдить Гуго и Эриха солидными новыми адресами, упрочить их статус преуспевающих бизнесменов.
Перемена для Гуго была, наверное, радикальной, потому что почти вся его жизнь прошла в квартире над магазином на Андреас-Гофер-штрассе. Кроме того, адреса были удобны для братьев – всего десять минут неспешным шагом до кафе «У Шиндлеров», а Эриху меньше пяти минут до второго кафе, которое он хотел открыть в Имперском парке. Мой отец хвастался, что во всем Инсбруке не было адреса шикарнее.
Купив землю, Гуго поручил одному из самых именитых немецких архитекторов, Герману Мутезиусу, спроектировать и построить ему виллу. Мутезиус был еще и дипломатом и, исполняя обязанности атташе Германии в Лондоне, влюбился в английское художественное движение «Искусств и ремесел». Его так покорила любовь англичан к своему домашнему очагу, к деревенскому укладу жизни, что он воспел добродетели домашней жизни английского среднего класса в своем трехтомном труде «Английский дом» (Das Englische Haus); но на него заметно повлияли и движение Баухаус, и другие пионеры немецкого архитектурного модернизма.
В городском архиве я внимательно изучила обращение Гуго за разрешением на строительство и поняла, о каком доме он мечтал. На вилле должен был быть подвал, первый этаж с большой террасой, жилой мезонин. Для приема гостей предназначались большой холл, две вместительные гостиные и кухня; на втором этаже должно было разместиться три спальни и еще несколько комнат, а мезонин предназначался для прислуги. План был характерен для Мутезиуса: L-образная форма и окна разных размеров.
Эта прекрасная современная вилла предназначалась для веселья; из ее окон, через дорогу, виднелась быстрая река Инн, а дальше вздымались горы Нордкетте.
Согласно архивным данным, Гуго представил окончательные планы строительства 25 февраля 1928 года. Они были утверждены, сама вилла «Шиндлер» построена к 1930 году и стала просторным жильем небольшой семьи из трех человек (см. илл. 18 на вкладке). Даже через три года она выглядела новой и как будто недостроенной на фотографии, где Эдит и Курт сидят верхом на лошадях. Места вокруг хватало, потому что Эрих, неготовый пока что заняться строительством на своем участке, согласился, чтобы Курт использовал его под сад для своей виллы.
Увы, Мутезиус не дожил до завершения своего последнего проекта: в 1927 году он погиб под колесами берлинского трамвая. В том же году другая смерть жестоко оборвала череду браков и рождений в моей семье: в Линце умер племянник Софии Эгон Кафка, дожив всего лишь до сорока девяти лет.
Вечером, накануне праздника Йом-Кипур, Эгон вернулся из деловой поездки, поел и отправился в синагогу. Шестилетнего Джона Кафку (или Ганса Зигмунда, как его тогда звали) вместе с пятнадцатилетней сестрой Гретль отправили туда пораньше. Эгон упал с сердечным приступом в нескольких кварталах от приемной доктора Эдуарда Блоха. За ним немедленно послали, и доктор предупредил, что следующий приступ окажется смертельным – так и произошло, Эгон скончался через считаные дни.
Джон сам мне говорил, что узнал о смерти отца только через две недели – ему сообщила Гретль. Новость подкосила его; даже став взрослым, он иногда видел отца во сне. Я узнала, что тетя Лили и Эдуард Блох взяли его под свое крыло, а Эдуард сделался опекуном, чтобы овдовевшей Клэр было легче его растить. Со стороны доктора это был, можно сказать, привычный жест щедрости. Джон потом написал об этом эссе «Промежуточные миры» (Worlds In-Between), где между прочим объяснил, почему опекун «так и не заменил отца»:
У него было хорошее сердце настоящего друга и очень конкретные представления о том, как важно для меня классическое, гуманитарное образование. Может, он действительно был слишком хорошим, а может, я так его воспринимал – у него была репутация «доктора для бедных», – но он был слишком хорош для всех, чтобы стать близким лично для меня[36].
В конце двадцатых годов София вплотную занялась будущим Эриха. Она буквально вынудила своего 43-летнего сына, страдавшего сердечными и другими заболеваниями, вступить в поздний брак с 19-летней Маргаритой Гершан. Светловолосая Грета с внешностью кинозвезды привлекала внимание всего Инсбрука. Брак был заключен 16 ноября 1930 года в Вене, а через три года Грета родила их единственного сына, Петера.
Большой моей удачей стало знакомство с одной из послевоенных инсбрукских подруг Греты. Энергичная девяносточетырехлетняя Герти Майер рассказывала мне в 2014 году, что Герта и Эрих не были счастливы. Это перекликалось с тем, что сам Петер говорил историку Герде Гофрайтер накануне своего восьмидесятилетия: обстановку в доме своих родителей он называл «сплошной ненавистью», а себя самого чувствовал никому не нужным. В детстве он тоже много времени проводил с няней; ему строго-настрого запрещали сердить отца и шуметь дома.
