Утраченная Япония - [21]

Мир кабуки кажется особенно волнующим в свете той модернизации, что гигантской волной прокатилась по Японии за последние года. Разумеется, нет больше ни фубако, ни канзаси, но их исчезновение значит не более, чем исчезновение из нашей жизни турнюр и зонтиков с кружевами. На Западе модернизация, хотя и основательная, не уничтожила все-таки всех проявлений ушедшей жизни. А в Японии по городам и селам одинаково проехались бульдозеры. Даже деревья и рисовые поля, нарисованные на театральных куртинах, все быстрее исчезают, и только в кабуки по прежнему живет мир прошлого.

Пролетело более восемнадцати лет с того времени, когда я первый раз зашел за кулисы, чтобы познакомиться с Дзакуэмоном. С тех времен я был там бесчисленное количество раз, на даже сегодня, когда захожу туда, сердце подскакивает к горлу. Я боюсь портье, и спрашиваю сам себя, не нарушил ли театрального этикета. Окно кабуки на японский традиционный стиль жизни не ограничивается только сценой.

Менее известные актеры ходят по комнатам великих собратьев, вползают на коленях, чтобы поздороваться официально вежливо, и попросить о пожелании удачи до того, как выйти на сцену. Речевые формы, какие они используют, обращаясь к актерам, странно звучат для современного уха, например, «Wakadanna» (молодой господин) в отношении к оннагатата, такому, как Тамасабуроо («Danna», то есть господин, — это титул, зарезервированный для актера, играющего важную мужскую роль, оннагата остается «молодым господином», независимо от возраста). Каждый гардероб украшен стягами, на которых видны эмблемы актеров, словно гербы аристократов. Постоянно идет обмен подарками: веера, полотенца для рук, рулоны ткани – и все это имеет символическое значение. Это настоящий феодальный мир, очень далекий от мира обычных смертных. Когда я сказал Тамасабуроо о своей робости, когда вхожу за кулисы, к моему удивлению услышал: «Я чувствую то же самое!».

Иногда мне кажется, что то, что очаровало меня в кабуки, было не столько сами театральные представления, сколько жизнь, разыгрывающаяся за ними. Тонкая линия между иллюзией и реальностью, существующая за кулисами, достойна внимания. В опере спекталь не играется за сценой, и актеры не поют в частном порядке друг другу арий – снимая костюм, они становятся обычными людьми, независимо от своей славы. В кабуки иллюзия продолжается за кулисами. Большинство людей одето здесь в кимоно, что сегодня в Японии уже редкость, а кимоно эти – черные для помощников «куроко», цветные юката для остальной обслуги и парадные, с богатой вышивкой, для главных актеров – ясно показывают социальный статус. Кимоно за кулисами иногда бывают так же прекрасны, как те на сцене.

Бывает также, что сама пьесса там продолжается. Например, во время представления Chuushingura, которое считается совершенством среди пьесс кабуки, актеры и их помощники сохраняют особенную серьезность за кулисами. Другим примером может быть Kagamiyama. В этой пьессе придворную Оноэ оскорбляет Ивафудзи, который пытается ничтожить дом Оноэ. Оноэ медленно, в задумчивости уходит со сцены по ханамити. Когда Дзакуэмон играл эту роль, после ухода с ханамити он садился в одиночестве в маленькой комнатке за кулисами, до момента, когда Оноэ вновь должна была выйти на сцену: он не переставал играть, хотя не был на сцене. Когда я его спросил об этом, Дзакуэмон сказал, что это дело традиции Kagamiyama, благодаря которой сохраняется глубина эмоциональной концентрации до нового выхода на сцену.

Фобион заявил когда-то, что актеры кабуки проводят больше жизни на сцене, чем кто-либо другой. Начиная выступать в пять или шесть лет, они играют в двух представлениях в день, двадцать пять дней в месяце, месяц за месяцем, год за годом. В сущности, актер кабуки проводит на сцене всю свою жизнь. В результате, как утверждает Фобион, старые актеры часто уже не видят разницы между сценическими персонажами и самими собой.

Обычные движения Утаэмона – характерный поворот шеи, или жесты рук, — необычайно похожи на язык тела, которым он пользуется на сцене. После того, как сыграл роль Оноэ, Дзакуэмон сказал мне как-то, что чувствует себя очень усталым; а когда я спросил почему, ответил: «Оноэ несет на себе огромную ответственность. Я очень беспокоился об Охатсу». Охатсу – один из подопечных Оноэ в пьессе, и так случилось, что в этом представлении его играл Тамасабуроо. Эта забота Дзакуэмона об Охатсу/Тамасабуроо (непонятно было, кто из них имеется в виду) на сцене и за кулисами была так сплетена, что ее невозможно было разделить.

Темы кабуки позволяют увидеть японское общество под другим углом. Множество пьесс касается отношений между господином и его подчиненными, между любовниками, но ни одна не рассказывает о друзьях. С древних времен дружба была ключевым мотивом китайской культуры. Позицию китайцев выражает вторая фраза из «Диалогов Конфуция»: «Когда друг прибывает издалека, это ли не радость?». Но в Японии трудно найти такие примеры, настоящая дружба здесь редкость. Иностранцы, по многу лет пребывающие в Японии, жалуются, что после двадцати лет жизни здесь счастливы, если хотя бы одного японца могут считать настоящим другом. Эта проблема лежит глубже, чем в культурных различиях между иностранцами и японцами. Японцы часто говорили мне, что не могут подружиться друг с другом. «Люди, которые знают друг друга со времен лицея, остаются друзьями на всю жизнь, но никому, кого узнал позже, нельзя доверять» — так они говорят.