Утопленница - [3]

Поднявшись, потянулся до хруста в костях, отчего набухли, напряглись все мускулы, зевнул до боли в челюстях. Последняя чепуха, подумал он. Последний день надежды на то, что могло бы случиться. Сплюнув на песок, медленно побрел назад к машине.

* * *

Впоследствии, когда он уже знал все, что удалось выяснить о жизни и смерти Луэлл Хансон, вспомнил про этот день и вечер. Конечно, тогда все и началось. Может, стоит начать с того жаркого дня, когда старый музыкант явился на яхту Хансона с сообщением, что его жена умерла...

Келси Хансон, удовлетворив желания плоти, развалясь и широко раскрыв рот, храпел во сне на белом лежаке в солярии верхней палубы собственной яхты, пришвартованной у берега озера Ларра. На нем были лишь голубые, блестящие плавки.

Совершенно нагая девушка, растянувшаяся на большом полотенце прямо на теплом кипарисовом полу, поглядывала на него с неудовольствием, чуть брезгливо. Девятнадцатилетняя студентка местного университета по имени Ширли Фельдман. Ах, если бы он во сне был чуточку привлекательнее! Зевнув, она лениво повернулась, подставляя тело горячим лучам. Невысокий деревянный борт закрывал ее от нескромного взгляда. Изящная, загорелая девушка с узким чувственным личиком под высоким начесом спутанных черных волос, с узкой талией, красивыми бедрами и крепкой грудью. Солнце ласково прогревало кожу, но ощутимо припекало в обычно прикрытых, укромных местечках. Вокруг валялись сандалии, желтое спортивное платье, изысканное белье, торопливо сброшенные в короткую паузу между выпивкой и любовными утехами.

Если бы только он не спал так... некрасиво. Портится впечатление, подумала она, будто попользовался шлюхой. Приходилось подбирать для себя соответствующую роль. Пожилой повеса (Келси было не менее тридцати) ищет новый, ясный смысл жизни с помощью интеллектуалки, способной раскрыть его ложные эмоциональные представления и деликатно внушить ему это. Современный мужчина, неукротимый, без удержу удовлетворяющий свои потребности самца. Так возникла ее роль наставницы, которую они подробно обсудили с Дебби. Но когда Деб сдалась и — в полном смысле слова — передала его Ширли, она объявила, что все его искания — просто поза, голый расчет, Хансон записался на несколько лекций и крутился возле колледжей для того лишь, чтоб позабавиться с легковерными девочками, которые попадутся на крючок заблудшей овце.

Но все не так, просто Дебби ошибалась, ей не хватило терпения, чтобы понять его. Усмехаясь, Деб заметила, что тип вроде Келси способен даже расплакаться, если захочет, стоит ему представить себе разрезанную луковицу.

Если он действительно стремился только к этому, Ширли сможет внушить ему, что это не так уж важно, что он стал жертвой социально-сексуальной травмы, нанесенной каким-то пуританским, примитивным пониманием греха. Свободная от сексуальных предрассудков, Ширли доказывала ему, и не раз, что это всего лишь здоровое проявление дружеских отношений, целью которого является настоящая, полная кульминация; здесь нечего стесняться, и чувства вины или стыда совершенно неуместны. Вероятно, это чертова жена Келси настолько повлияла на чувственную сферу мужа. Значит, перед Ширли стоит приятная, милая и не очень трудная задача — доказать, что абсолютная раскованность и есть подлинная безгрешность и невинность.

Как ни странно, все эти рассуждения имели бы куда больше смысла, если он во сне не выглядел бы так некрасиво.

Однако стоит взглянуть на ситуацию и с другой, более привлекательной стороны. Импозантная внешность, деньги и “мерседес”, бифштексы, вино и яхта, безусловно, скрашивали жизнь темпераментной студентки на побережье, делали ее гораздо насыщеннее, чем ее тусклое существование в Нью-Джерси. Если бы ей хотелось просто чахнуть над книгами, она могла бы поступить в любой нью-йоркский университет, не уезжая далеко от дома.

Вот если бы во сне он казался по-детски беззащитным, сразу все представилось бы в лучшем свете. А то сейчас он похож на курильщика сигар из отеля для конгрессменов, и это вызывало в ней смутное чувство тревоги, беспокойства.

В жаркой застывшей тишине послышался звук медленных шагов на лестнице, ведущей снизу на верхнюю палубу. Охваченная странной паникой, она резко уселась, но тут же сообразила, что шаги могут принадлежать всего лишь старому композитору, на которого родители Хансона оставили большой дом на холме, отправляясь в длительную поездку вокруг света. Она не торопясь встала и, подняв простыню, завернулась в нее, закрепив на груди вроде саронга. Предоставить старому Хабаду Короли бесплатный стол и крышу над головой — типичный жест, патетическая демонстрация культурной благотворительности.

Ждала, пока он поднимется. Когда-то у людей старшего поколения старик пользовался любовью и успехом, хотя в трудах по истории музыки его имя останется лишь в примечаниях и сносках. Хансоны, разумеется, воображали, что, живя в их большом сарае, он станет сочинять. Только все равно после его смерти никто не повесит там мемориальной доски.

Короли, добравшись до палубы, немного постоял, стараясь отдышаться, глядя на нее. На старике была широкополая шляпа, сандалии и короткие брюки, болтавшиеся на нем как на вешалке. Старческое тело усохло, пергаментно-коричневая кожа обтягивала одни кости. Посредине голой груди торчали белые пучки волос. Выцветшие, проницательные глаза из-под широких соломенных полей внимательно изучали ее.