Утопия у власти - [5]

Начало мировой войны все воюющие страны встретили с твердым убеждением, что продлится она каких-нибудь 5-6 недель, и к тому времени «когда опадут листья» солдаты вернутся домой. Надежды эти развеялись быстро. Воюющие страны начинают перестраиваться — технически и психологически — для ведения длительной, позиционной войны.

После первых же боев русская армия начинает испытывать нехватку снарядов, патронов, винтовок. Как и в других странах это объяснялось прежде всего убеждением в краткосрочности будущей войны. В большой программе развития русской военной промышленности и армии прямо говорилось, что политическое и экономическое положение в Европе исключает возможность длительной войны.

Когда нехватка снарядов стала одной из причин сокрушительного поражения русских войск в 1915 году, поражения, потрясшего страну огромными жертвами, необходимостью отступить из Польши, техническая проблема — снабжение армии, становится государственной проблемой. Необходимость перестройки экономики страны для удовлетворения военных нужд порождает множество экономических и политических вопросов, затрагивающих самую суть царской России.

Нехватка снарядов не была единственной (как пыталась представить Ставка), не была даже основной причиной поражения 1915 года. Советские историки утверждают, что Россия была неспособна на ее стадии промышленного развития удовлетворить нужду современной войны. Но подлинные события 1916 года опровергают и алиби Ставки, и подобного рода мнение: несмотря на изобилие снарядов, поставляемых в необходимом количестве русской промышленностью, сумевшей перестроиться на военный лад, русская армия добивается успеха лишь однажды — в Брусиловском наступлении. «Нехватка» снарядов была внешним проявлением глубокой болезни государственного организма.

Едва прошел патриотический энтузиазм первых недель войны, как начинает нарастать «кризис власти» в армии. Ее численность возрастает до такой степени, что административная машина оказывается не в состоянии с ней сладить. К июлю 1915 года было призвано 9 миллионов человек. Численность офицеров, недостаточная даже для двухмиллионной армии мирного времени, резко упала в связи с тяжелыми жертвами первого года войны. За год войны офицерские потери составили 60 тысяч человек. Это значит, что из 40 тысяч довоенных офицеров не осталось почти никого. Офицерские школы выпускали в год 35 тысяч человек. К сентябрю 1915 года редкие фронтовые полки — 3 тысячи солдат — имели более 12 офицеров. Только в конце 1915 — начале 1916 годов стало практиковаться в значительных масштабах производство в офицеры отличившихся солдат. Еще больше, чем нехватка офицеров ощущалась нехватка унтер-офицеров, которые служили связующим звеном между офицерами и солдатами.

«Кризис власти» в армии был самым ярким симптомом кризиса власти в государстве. Убежденный монархист В.В Шульгин, один из талантливейших хроникеров революции, выразил свои претензии к верховной власти: «Не может же, в самом деле, совершенно крамольный Горемыкин быть главою правительства во время мировой войны... Не может, потому что он органически, и по старости своей, и по заскорузлости не может стать в уровень с необходимыми требованиями...» На место Горемыкина Николай II в январе 1916 года назначает премьером — Штюрмера. О нем тот же Шульгин пишет: «Дело в том, что Штюрмер маленький, ничтожный человек, а Россия ведет мировую войну. Дело в том, что все державы мобилизовали свои лучшие силы, а у нас «святочный дед» премьером. Вот где ужас... И вот отчего страна в бешенстве.»

Страна была в бешенстве ибо русские армии терпели поражения, отступали. Росли цены. В городах начались перебои с доставкой продовольствия, хотя продовольствия в стране было достаточно Страна была в бешенстве ибо устала от войны, а причиной несчастий в сознании народа, всех слоев населения, становится царь, царица и Распутин

Можно составить библиотеку из книг, посвященных Григорию Распутину, его неизъяснимому влиянию на императрицу, а через нее на Николая И. Переписка императорской четы дает обильный материал для самых разных предположений, гипотез, объяснений: мистицизм царицы, чудотворные способности старца Григория, трехкратно спасавшего от смерти наследника престола, страдавшего гемофилией, гипнотизм, колдовство и т. д. Важно, однако, другое. Как пишет Шульгин: «Кто не знает этой фразы: «Лучше один Распутин, чем десять истерик в день». Хроникер революции совершенно справедливо добавляет: «Не знаю, была ли произнесена эта фраза в действительности, но в конце концов это безразлично, потому что ее произносит вся Россия».

Миф о Распутине — темном сибирском мужике, околдовавшем царскую семью и бесстыдно властвующем в Петрограде, — несмотря на отсутствие современных средств связи распространился по всей России. И нанес смертельный удар престижу императора.

Разрыв между властью и обществом становится физическим, когда Николай II в августе 1915 года принимает на себя верховное главнокомандование. Пребывание в Ставке — в Могилеве — удаляет его из столицы: последствия этого станут очевидными в феврале 1917 года, когда царь, оказавшись как бы в западне, не сможет даже доехать до Петрограда. В то же время возрастает влияние царицы на политическую жизнь в стране. А следовательно — для всей России — влияние Распутина.