Утопия для реалистов: Как построить идеальный мир - [29]

Логично ожидать, что в своем соревновании с машинами мы продолжим тратить все меньше на продукты, которые можно производить с относительно высокой эффективностью, и все больше — на такие трудоемкие услуги и удовольствия, как искусство, здравоохранение, образование и безопасность. Не случайно государственный сектор наиболее благополучных стран вроде Дании, Швеции и Финляндии так обширен. Их правительства субсидируют области, производительность в которых нельзя повысить. В отличие от производства холодильника или автомобиля уроки истории и посещения врача попросту нельзя сделать «более эффективными»[198].

Естественно, что в результате правительство поглощает все большую долю экономического пирога. Явление, впервые замеченное в 1960-х экономистом Уильямом Баумолем и ныне известное как «болезнь цен Баумоля», заключается в том, что издержки в таких трудоинтенсивных секторах, как здравоохранение и образование, растут быстрее, чем издержки в секторах, где большая часть работы поддается автоматизации.

Но постойте.

Разве не следует называть это благословением, а не болезнью? В конце концов, чем эффективнее становятся наши заводы и наши компьютеры, тем менее эффективными должны быть наши образование и здравоохранение — ведь у нас остается больше времени на то, чтобы применять более индивидуальный подход в образовании и по отношению к старым и немощным людям, нуждающимся в заботе. И это здорово, верно? Согласно Баумолю, главное препятствие, мешающее выделить ресурсы на подобные благородные цели, — «иллюзия, будто мы не можем этого себе позволить».

Весьма стойкая иллюзия. Тому, кто одержим эффективностью и производительностью, трудно понять истинную ценность образования и ухода. Потому — то многие политики и налогоплательщики замечают одни только издержки. Они не понимают, что чем богаче становится страна, тем больше ей следует тратить на учителей и врачей. Вместо того чтобы видеть в росте этих затрат благословение, в них усматривают болезнь.

Однако — если только мы не захотим, чтобы школы и больницы походили на заводы, — мы можем быть уверены в том, что в нашем беге наперегонки с машинами стоимость здравоохранения и образования будет только расти. Тем временем продукты вроде холодильников и автомобилей уже стали слишком дешевы. Глядя только на цену продукта, мы упускаем из виду значительную долю издержек. По данным британских исследователей, на каждый фунт, заработанный рекламным агентом, приходится на семь фунтов разрушений в форме стресса, избыточного потребления, загрязнения и долга; и наоборот, каждый фунт, заработанный уборщиком мусора, равносилен 12 фунтам, выраженным в здоровье и устойчивости[199].

Услуги государственного сектора зачастую несут в себе множество скрытых выгод, в то время как частный сектор усеян скрытыми издержками. «Мы можем позволить себе платить больше за услуги, которые нам нужны, главным образом за здравоохранение и образование, — пишет Баумоль. — Чего мы, вероятно, не можем себе позволить, так это последствий снижения издержек».

Можно возразить, что подобные «экзогенные факторы» попросту невозможно охарактеризовать количественно, так как они требуют слишком многих субъективных допущений, но именно в этом все и дело. «Ценность» и «производительность» нельзя выразить объективно, в цифрах, даже если мы притворяемся, будто все обстоит наоборот: «У нас высокий процент выпускников, значит, мы даем хорошее образование», «У нас большая доля аудитории, значит, мы делаем хорошее телевидение», «Экономика растет, значит, дела у нашей страны идут хорошо»…

Цели нашего общества, ставящего во главу угла производительность, так же абсурдны, как и пятилетние планы бывшего СССР. Основывать политическую систему на показателях производительности — значит превратить хорошую жизнь в электронную таблицу. Как сказал писатель Кевин Келли, «производительность — для роботов. Люди превосходно умеют растрачивать время, экспериментировать, играть, исследовать и заниматься творчеством»[200].

Управление с помощью цифр — последнее средство страны, которая больше не знает, чего ей хочется, страны, лишенной видения утопии.

Индикаторы прогресса

«Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика» — эту желчную фразу приписывают премьер-министру Великобритании Бенджамину Дизраэли. Тем не менее я твердо верю в старый принцип Просвещения, гласящий, что решения требуют основания в виде надежных сведений и чисел.

ВВП был изобретен в период глубокого кризиса и позволил принять великие вызовы 1930-х. Теперь, когда мы столкнулись с новыми кризисами, связанными с безработицей, экономическим спадом и изменением климата, нам предстоит отыскать новый показатель. Что нам нужно, так это «приборная панель» с набором индикаторов, позволяющих следить за всем тем, что обеспечивает достойную жизнь: за деньгами и ростом, но также и за социальными службами, рабочими местами, знаниями, сплоченностью общества. И, конечно же, за самым дефицитным ресурсом — временем.

«Но такой набор индикаторов не может быть объективным!» — возможно, возразите вы. Верно. Однако нейтральных показателей не существует вовсе. За любой статистикой скрывается определенный набор предположений и предубеждений. Более того, мы руководствуемся этими цифрами и связанными с ними допущениями. Это верно не только в отношении ВВП, но и в отношении Индекса человеческого развития и Международного индекса счастья. И именно потому, что нам нужно действовать по-новому, нам нужны новые цифры, на которые мы станем ориентироваться.