Утонуть в крови - [50]

В душе Юрия Игоревича словно что-то надломилось, когда ему сообщили, что в сече пали муромский князь и двое из пронских князей. До Батыева шатра было уже совсем недалеко, но воинственный пыл ратников вдруг иссяк, когда упали на снег багряные стяги муромского и пронского полков.

К рязанскому князю подбежал Олег Игоревич, щит которого был утыкан десятком татарских стрел.

— Дрянь дело, брат! — крикнул он. — Пора уносить ноги! Мунгалы валом валят со всех сторон, не одолеть нам их! Ратники наши изнемогли совсем!

— Где Роман Ингваревич? — обернулся к брату Юрий Игоревич.

— Не ведаю, брат, — пожал плечами Олег Игоревич. — Да и что тут разберешь в эдакой сумятице!

Неожиданно от старшего из братьев Ингваревичей прискакал гонец.

Роман Ингваревич настаивал на немедленном отходе к Черному лесу.

— Коль промедлим, то все до одного здесь поляжем! — молвил Роман Ингваревич устами своего гонца.

— Так и быть, — устало вздохнул Юрий Игоревич, — поворачиваем полки к Черному лесу.

Загудели русские трубы, возвещая о сборе ратников у знамен и отходе полков к родным рубежам.

В вихрях усиливающейся пурги поредевшая рязанская рать устремилась к чернеющему на косогоре дремучему бору. Отступать приходилось, то и дело отражая наскоки конных татар, которые упорно стремились окружить рязанцев и уничтожить их всех до одного. Несколько раз мунгалы замыкали русичей в плотное кольцо, но всякий раз князь в позолоченном шлеме на вороном коне во главе своих неустрашимых гридней сминал татар, как сухую траву, пробивая путь к спасительному лесу для остатков рязанского воинства. Этим бесстрашным воителем был Роман Ингваревич, о котором летописец упомянул так: «Зело доблестен и смел был в сечах сей князь, за что страшились его дядья и братья и при дележе столов княжеских не смели обделить его даже в малом. С младых лет Роман Ингваревич опирался на дружину свою, многие сыновья боярские почитали за честь служить ему. В собраниях княжеских голос Романа Ингваревича звучал наравне со старшими князьями из рода Ольговичей; и сколь доблестен был в сечах сей князь, столь и честен он был в делах своих…»

Сгустившиеся вечерние сумерки и усилившаяся метель помогли измотанной рязанской рати прорваться сквозь татарские заслоны к Черному лесу и затеряться в его спасительных дебрях.

Глава восемнадцатая Князь Георгий

Ростовский летописец оставил в своем труде такой отзыв о владимиро-суздальском князе Георгии, сыне Всеволода Большое Гнездо:

«Сколь вспыльчив был сей князь, столь и неуступчив в гневе, — написал летописец. — От отца своего унаследовал князь Георгий могущество власти и безмерное честолюбие, не было ему равных на Руси, а посему все соседние князья его страшились, а братья и племянники не смели ни в чем выступать против его воли…»

В начале зимы во Владимир-Залесский прибыло посольство из Германии.

С германским императором Фридрихом князь Георгий состоял в давней дружеской переписке. С некоторых пор германская знать стала выбирать себе жен из здешних княжон, предлагая взамен своих невест для русских княжичей. Вот и на этот раз немецкие послы помимо письма и подарков от германского императора привезли во Владимир двух знатных девиц, дочь и племянницу саксонского герцога Альбрехта.

Несколько лет назад племянник Альбрехта Вигунд взял в жены красавицу Варвару, родную племянницу князя Георгия. Родня Вигунда, очарованная внешней прелестью Варвары, возгорелась желанием отдать в жены брату Варвары Ярополку родную сестру Вигунда — Уту. Заодно предприимчивая супруга герцога Малфрида решила выгодно пристроить и свою дочь, засидевшуюся в невестах, прознав, что у князя Георгия есть брат-вдовец.

Чтобы смотрины прошли успешно и обе саксонские невесты обрели русских мужей из самого влиятельного княжеского рода на Руси, среди немецких послов находилась баронесса Мальдегарда, сестра герцогини Малфриды и мать Уты. Мальдегарде предстояло проявить напористость и учтивость там, где следовало это сделать для успеха этого дела. На ее же ответственности лежало то, чтобы обе саксонские невесты были представлены их вероятным женихам в более выгодном свете.

Покуда гости из Германии отдыхали после долгой и трудной дороги, князь Георгий отправил гонца к брату Святославу в Юрьев-Польский, веля ему спешно прибыть во Владимир. О невестах из Германии гонцу было велено умолчать, дабы Святослав собрался на зов старшего брата без промедления. Князь Георгий знал, что Святослав нисколько не тяготится своим вдовством, находя утешение в объятиях своих наложниц.

Перед тем как устроить Святославу смотрины саксонской невесты, князю Георгию предстояло побеседовать с братом наедине. И разговор этот, как и все предыдущие на эту тему, не обещал быть легким. Зная это, Георгий встретился с владимирским епископом Митрофаном, придя на его подворье, расположенное в детинце близ княжеского дворца.

Двухъярусные епископские палаты были выстроены из белого камня, как и княжеский дворец. Единственным отличием было то, что княжеские хоромы имели больше резных украшений и лепнины на стенах и фасаде, и еще окна в княжеском тереме были застеклены не обычным прозрачным стеклом, а разноцветным и в виде различных мозаик.