Утоли моя печали - [83]

* * *

В полночь в темной юрте мы поздравляли друг друга:

— С Новым годом! Хорошо бы он прошел на старом месте… Хоть бы новых бед не было.

Кто-то вполголоса затянул старую блатную песню тридцатых годов:

Новый год — порядки новые,

Колючей проволкой наш лагерь обнесен.

Со всех сторон глядят глаза суровые,

И смерть грозит со всех сторон.

В первый рабочий день нового года заключенные и вольные — офицеры и гражданские здоровались друг с другом так же, как все люди там, за оградой: «С Новым годом! С новым счастьем! В новом году всего наилучшего!»

На моем столе лежало несколько шоколадных конфет. Валентина кокетливо улыбалась: «Это вам и Сергею Григорьевичу принес Дед Мороз».

…Тринадцатое января 1953 года — сообщение об аресте кремлевских врачей — «убийц в белых халатах».

По радио и в газетах — проклятья гнусным наемникам международного империализма, агентам «Джойнта», коварным сионистам, врагам народа.

Валентина, Иван, Гумер, Евгения Васильевна рассказывали:

— …Закрыто несколько аптек для срочной проверки… Были слухи, что еврейские аптекари продавали отравленную вату… В поликлиниках больные отказываются идти на прием к докторам с еврейскими фамилиями… В каких-то школах побили еврейских мальчиков… Из электрички вытолкнули старика, который стал возражать, когда ругали проклятую нацию… Врач «скорой помощи» сказал, что почти каждый день случаи самоубийства евреев… Отравилась старая докторша, член партии, участник войны. Повесился врач, у которого внезапно умер больной.

В эти дни Валентина умерила свое экзальтированное жидоедство. Один раз даже сочувственно говорила о ненавистном отчиме, которого увольняли с работы:

— Конечно, у него ужасный характер. Эгоист, воображает, что он пуп земли. Но он знающий, опытный врач. Всю войну был на фронте, ранен, награжден. Надо ж понимать, что евреи бывают разные… Теперь из органов увольняют всех, даже тех, у кого только мать еврейка. Понятно, в органах это нужно для бдительности. Но ведь врачей можно использовать.

Тревожное напряжение казалось почти осязаемым. Оно ощущалось даже не столько в произносимых словах — в коротких, все более сдержанных разговорах о газетных новостях, в зловещих слухах, — сколько в паузах, в случайных взглядах, настороженных, подозрительных или сострадательных.

Николай Владимирович А., старожил шарашки, немолодой инженер откуда-то с юга, иногда неприязненно спорил со мной. Он не скрывал, что считает Октябрьскую революцию величайшим бедствием в истории России, а марксизм-ленинизм — претенциозным лжеучением. В один из этих дней он хмуро сказал:

— Знаете ли, я всегда относился к еврейству с известной антипатией, вернее, с недоверием. Многие представители этой нации играли, скажем, весьма сомнительную роль в нашей новейшей истории. Но сейчас я убежден, что ни один порядочный русский человек не может позволить себе плохо относиться к евреям. Сейчас, когда такой открытый, хамский антисемитизм стал господствующим духом властей, постыдно с ними хоть как-то солидаризоваться. В эти дни я толковал с нашими немцами. Некоторые злорадно хихикают. Но двое — интеллигентные, порядочные люди — говорят: то же самое было у них при Гитлере, и они это считали национальным позором, хотя они — националисты… А как же тут, у вас, где правят коммунисты-интернационалисты? Я мог им только ответить, что я — русский националист и тоже считаю все происходящее сейчас нашим национальным позором и думаю, что советский интернационализм не слишком отличается от немецкого национал-социализма.

Сергей и Семен приставали: неужели я и это могу оправдывать высшими соображениями — исторической необходимостью, интересами социалистических государств?

Сергей, как всегда, напористый, пылкий, то сердито ругался, насмешничал, то истово уговаривал. Семен подчеркнуто спокойно, скептически-рассудительно донимал меня хитрыми вопросами, уличал в действительных и мнимых противоречиях.

Возражая, я пытался объяснить им и себе:

— У сионистов, конечно, есть и террористические организации. Пять лет тому назад они действовали в Палестине против англичан, против арабов, взрывали, убивали. Они убили представителя ООН, шведа Бернадота, убили иорданского короля и еще кого-то… Советский Союз сейчас начал помогать арабским странам; должно быть, поэтому сионистские террористы пытаются действовать и здесь. Вероятно, завербовали кого-то среди кремлевских врачей… Но не может быть, чтобы все, кого называли в сообщении, были заговорщиками. Не верю, что Михоэлс был шпионом. И вовсе дико, нелепо подозревать, обвинять целую национальность. Как заводятся подобные дела, кто-кто, а мы, старые арестанты, знаем. Один сукин сын — шпион или заговорщик-антисоветчик — раскалывается и, спасая свою шкуру, закладывает уже не только соучастников, но и всех знакомых, а еще больше незнакомых; даже нарочно, чтобы скрыть, обезопасить настоящих преступников, оговаривает возможно больше невинных… А в органах любят громкие дела, чтоб числом побольше, масштабом поразмашистее.

В январе и феврале 53-го года отвращение и ужас были еще мучительнее, безнадежнее, чем в 49-м году, когда травили космополитов и фельетоны рябили «скобками»: Яковлев (Хольцман), Холодов (Меерович)… И злее, назойливее, чем тогда, одолевала подлая мысль — хорошо, что я в тюрьме, что у меня нет выбора, не должен публично выступать и никто не потребует, чтобы я во имя партийного долга обличал Веселовского и Шамиля, Юзовского и Шостаковича, чтобы врал о приоритетах, об извечной самобытности и культурной независимости России…