Утоли моя печали - [35]
Допрос, записанный на пленку, был, видимо, не первым. Следователь спрашивал медленно, звучно, красуясь голосом, старательно подбирая слова: знал ведь, что записывают.
— Что же, вы наконец вспомнили, о чем говорили по телефону с американским посольством?
Отвечал печально-приглушенный, но явственно знакомый «тот самый» голос.
— Ничего я не вспомнил. Не говорил я ни с какими американцами.
— Мы ведь вам дали прослушать. Ваши разговоры были записаны, когда вы звонили в посольство. Наша техника на высоте и позволила разоблачить ваши преступные замыслы… Так что я повторяю вопрос: о чем вы говорили, когда позвонили в американское посольство?
— Не говорил я и не звонил… Это не я звонил… Я же слышал, это совсем не мой голос… на вашей машине. Этому никто не может поверить. Я член партии, я советский дипломатический работник… получил ответственное назначение.
— Ладно, ладно… Это мы уже слышали. Но сейчас идет следствие не о вашей дипломатической работе, а о вашем преступном деянии. Факты говорят против вас. Очевидные факты. Вы знаете, кто такой Коваль?
— Не знаю. Не знаю никакого Коваля.
— Так, так. А как нужно говорить — Коваль или КовАль?
— Не знаю. Не знаю я такого.
— А вы все-таки подскажите мне, как надо правильно сказать — Коваль или КовАль.
— Не понимаю, зачем…
— А вы не понимайте, но говорите… Так как же?
— Ну, наверное… Коваль.
(В тех разговорах он чаще произносил с ударением на первом слоге.)
— А теперь попробуйте по-другому сказать — КовАль. И говорите громче, а то я что-то плохо слышу.
— Ну, пожалуйста, КовАль.
— Так, так, значит… Так кто же, по-вашему, звонил в американское посольство?
— Не знаю я.
— А кто говорил им, то есть американцам, про Коваля?
— Не знаю… Ну честное слово не знаю.
— Честное?.. Чего же вы не знаете?
— Ничего не знаю… Ничего про это грязное дело не знаю и знать не хочу (всхлипывает).
— Ну, ну, давайте будем поспокойнее. Значит, не знаете, кто звонил и кто говорил?
— Не знаю.
— Чего не знаете?
— Кто звонил, не знаю… Кто говорил, не знаю… Не я… Клянусь вам, не я…
— А где же вы лично находились в тот самый понедельник, в одиннадцать ноль-ноль? На работе?
— Я уже говорил… Я не помню точно по часам. Я в тот день ездил по разным делам, насчет билетов, и в таможню…
— Так, так… Значит, вы в тот день не работали? Я вас спрашиваю были вы на работе?
— Нет… Не помню… Кажется, не был.
— Что значит «кажется»? Вы работали или не работали?
— Нет… Тогда уже не работал.
— А где же вы находились в одиннадцать ноль-ноль, в тринадцать-тридцать, то есть в полвторого, и в шестнадцать ноль-ноль, то есть в четыре часа? Где вы были?
— Ну, не помню точно. Я готовился к отъезду…
Следователь еще долго говорил нарочито внятно, слушая себя, спрашивал, играя выразительными интонациями недоверия, насмешки, презрения. А тот отвечал заунывно. Рассказывал, как он собирался всей семьей выехать в Канаду, уже все было готово, и вдруг его арестовали…
Отчет о сличении голосов неизвестных А-1, А-2, А-3, А-4 (три разговора с посольством США и один с посольством Канады), неизвестного Б (разговор с женой) с голосом подследственного Иванова занял два больших толстых тома. В них вошли тексты разговоров, подробные описания принципов и методов сличения, были приложены осциллограммы, звуковиды, статистические таблицы, схемы и диаграммы, составленные по контрольным словам.
Подписали отчет начальник института инженер-полковник В., начальник лаборатории инженер-майор Т. и я — старший научный сотрудник, кандидат наук…
Фома Фомич пришел в новую лабораторию величественно-благосклонный:
— Хороший почин. Давайте, чтоб и в дальнейшем не хуже, а лучше.
Абрам Менделевич стал ему рассказывать, что мы находимся «на пороге открытия новой науки» — новых путей в научной криминалистике.
Он кивнул снисходительно:
— Ну давайте, давайте, чтоб нашему теленку, как говорится, волка скушать.
Новую науку собирался открывать я и назвал ее по аналогии с дактилоскопией «ФОНОСКОПИЯ». Мне представлялась осуществимой такая система точных формальных характеристик голоса, которая позволила бы «узнать» его при любых условиях из любого числа других голосов, даже очень похожих на слух.
Мы заканчивали оформление подробного отчета о первом фоноскопическом опыте установления личности при звукозаписи разговора. Тогда же я составил предварительный план исследований, необходимых и для развития фоноскопии, и для возможно более точного определения конкретных условий «узнаваемости» голоса, восстановленного после шифрации телефонного разговора.
Нужны были тысячи опытов.
В разработке этого плана мне помогал только Солженицын; он снабдил меня математической аргументацией.
Антон Михайлович проглядел мою «докладную» внимательно, однако без видимого удовольствия:
— Широко размахиваетесь, батенька мой. Слишком широко! Так, что заносит вас за пределы возможного… Во всяком случае за пределы целесообразного и благоразумного! Оно, конечно, прелестно бывает помечтать, но вот это уже чересчур. «Безумству храбрых поем мы славу…», «Безумец открыл новый свет…» Романтика, все — романтика. Однако нам требуются не безумные, а разумные, полезные дела — уже сегодня полезные, профитабельные!.. Да-с. А мечты — «мечты, мечты, где ваша сладость?»… А сладости позволительны, как и положено, на десерт. Вы неплохо преуспели в качестве фонетического акустического повара-пекаря. Так извольте заботиться прежде всего о пище насущной… Прежде всего и главным образом и преимущественно о наших системах, о разборчивости и узнаваемости речи в их каналах. Тут нужна повседневная кропотливая работа с каждой новой панелью, с каждой новой комбинацией узлов… Теперь вошло в моду по всякому поводу говорить о философии. Это с легкой руки американцев. Мол, философия такой-то электронной схемы или философия такой-то лампы. Кажется, вы, Абрам Менделевич, недавно очень «изячно» толковали о философии полупроводников. А теперь вот и фоноскопическая философия!.. Но ведь это еще только чистое умозрение. Вы, конечно, можете и с этим повозиться — поварить, пожарить… Но прошу без отрыва от основной плиты. Как вам, должно быть, известно, «теория сера, но вечно зеленеет древо жизни».
Эта книга патриарха русской культуры XX века — замечательного писателя, общественного деятеля и правозащитника, литературоведа и германиста Льва Копелева (1912–1997). Участник Великой Отечественной войны, он десять лет был «насельником» ГУЛАГа «за пропаганду буржуазного гуманизма» и якобы сочувствие к врагу. Долгое время лучший друг и прототип одного из центральных персонажей романа Солженицына «В круге первом», — с 1980 года, лишенный советского гражданства, Лев Копелев жил в Германии, где и умер. Предлагаемое читателю повествование является частью автобиографической трилогии.
Это первая часть автобиографической трилогии, в которой автор повествует о своем детстве и юности на Украине, в Киеве и Харькове, честно и открыто рассказывает о своих комсомольских заблуждениях и грехах, в частности, об участии в хлебозаготовках в начале 1933 года; о первых литературных опытах, о журналистской работе на радио, в газетах «Харьковский паровозник», «Удар». Получив в 1929 г. клеймо «троцкиста», он чудом избежал ареста во время чисток после смерти Кирова. Несовместимость с советским режимом все равно привела его в лагерь — за месяц до победы над нацизмом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лев Копелев — известный писатель, германист и правозащитник.Статья впервые опубликована в журнале «Наука и жизнь» № 12, 1980 за подписью Булата Окуджавы.
Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.