Утоли моя печали - [14]

Он примерял себя на многие должности в штабе флота, но истинного своего положения не мог представить даже в самых неуемных фантазиях. Должно быть, кавторанг Губский на первом круге всем приглянулся, поскольку тут же начался другой – медицинские обследования в центре подготовки космонавтов. И тогда он решил, что его готовят к полету, вернее, для предполетной учебы, и тут испытал странные чувства: ему никогда не хотелось лететь в космос, и он вдруг ощутил насилие над собой. Однако некому было выразить свое внутреннее несогласие или спросить о своей будущей судьбе: в центре им занимались только врачи и многочисленные специалисты-психологи. Каждый день он заполнял либо диктовал ответы на три-четыре теста с совершенно отвлеченными, порой сумбурными вопросами количеством до сотни и более. Среди ночи его могли поднять и усадить в специальное кресло с аппаратурой, напоминающей детектор лжи, и прогонять до утра, задавая самые невероятные задачи, связанные в основном с прошлыми служебными обязанностями, так называемые вводные.

Удивительное дело, он ничуть не волновался и никак себя не выдавал, если в очередной раз речь заходила о походах на подлодке, о его прежней службе и, в частности, о том памятном дне, когда у него открылся слух и он стал слушать голос Небесной Покровительницы. Не сказать, чтобы не помнил о ней или сумел абстрагироваться от прошлого; все это жило в его существе, но как бы самостоятельно, без усилий воли, как биение сердца или дыхание. К тому же, пока Губский находился в космическом центре – а это полтора месяца! небесный голос молчал и никак не проявлял себя.

Наконец все испытания закончились, но вместо зачисления в отряд космонавтов кавторанга снова вернули в Генштаб, и там скучный, какой-то безучастный ко всему полковник-кадровик объяснил суть новой должности.

Такого и во сне бы не приснилось: Губский был произведен в каперанги и назначен офицером спецсвязи при Первом Лице в государстве. Иными словами, обязан был носить за Генсеком специальный пульт – тот самый «ядерный чемоданчик». В течение одного дня инструктор объяснил и показал на практике, как этот пульт приводится в действие, после чего кавторанг был отправлен в спецподразделение, где в течение двух недель проходил стажировку.

По ощущениям новая служба весьма напоминала космический полет: в руке, прикованный специальным наручником, находился кейс, с помощью которого можно было перевернуть мир. Начиненный умной электроникой, отвечающий только на специальные коды и шифры, этот чемоданчик все-таки был живым существом, имел своеобразный характер, в чем-то сходный с комнатной собакой, долго прожившей среди людей. В минуты одиночества и тоски – когда Генсек, например, вел долгие переговоры за закрытыми дверями – пульт лежал на коленях, теплый, мирный и доверчивый, так что с ним мысленно можно было побеседовать. Он никогда не скалил зубы и не лизал руки; он казался нейтральным к хозяину, при этом чутко зная его руку, готовый выполнить всякую волю. Он жил своей собственной жизнью, однако был приручен и накрепко прикован к человеку, являясь продолжением его воли, разума и действия.

Он был рабом и господином одновременно, ибо в свою очередь сам приковывал к себе человека, и не только того, кто его носил, как драгоценность. Губский, находясь в непосредственной близости от Первого Лица, иногда замечал его взгляд, остановившийся на «ядерной кнопке». Трудно было понять или угадать ход его размышлений – возможно, глядя на опасный кейс, он думал о той беде, что таится в нем, и о мире, но не исключено, что испытывал ощущение собственной силы, как самовлюбленный боксер, рассматривающий свои мышцы в зеркале. Генсек был старым, выживающим из ума человеком, в его глазах уже клубилась муть смерти, а изо рта, несмотря на дезодоранты, иногда отчетливо пахло землей, однако в тот миг, когда его взор касался пульта, были заметны оживление и неожиданная, непривычная старческая улыбка подобострастия. Сначала каперангу думалось, что он ошибается, что это всего лишь его домыслы, однако когда Генсек умер, а на смену ему пришел такой же старый больной человек, буквально на следующий день после похорон он молча подозвал Губского и велел вскрыть «ядерный чемоданчик».

Воля Генсека была законом. Набрав соответствующий код, хранитель пульта откинул крышку и встал рядом, готовый действовать дальше, как предписывалось инструкцией. Новый Генсек, по-детски вытягивая рыхлое бабье лицо, несколько минут разглядывал начинку кейса, даже трогал трясущимися пальцами цифровые кнопки и внезапно улыбнулся, в точности повторив мимику своего предшественника:

– Сколько тут разных кнопок… Эта штука исправная?

– Так точно! – отчеканил Губский.

– А вот давай-ка, брат, проверим! Так сказать, боевую готовность.

– Профилактическая проверка системы связи осуществлялась два часа назад, – с некоторым страхом доложил хранитель «кнопки».

– Нет. ты давай покажи, куда давить, – Первое Лицо потянулось большим пальцем к кнопкам, – которая тут атомная?

И засмеялся, дыхнув в лицо запахом земли… Хорошо, что в этот миг к нему пришли с докладом – какой-то министр, приятель Генсека, и тот сразу же забыл о пульте.