Уточненная подлость - [5]

«Нет, не с этой. Разговор о деньгах когда состоялся?»

«Вот не помню: то ли до пиджака, то ли после. Вроде после. Мы как раз еще песню пели: „И заслонила дорожку, ту, что ведет под уклон“. Это надо по пленке проверить».

«По пленке?»

«Ну да, по пленке. Запись, правда, паршивая, но кое-что все-таки слышно».

«Так у вас и магнитофон был включен?»

«Нет. Не у нас. У Вовки. Мы магнитофона не держим».

«Ну-ка, ну-ка, расскажи. Это становится любопытным».

«Значит, так. Тут совсем как в кино получилось. Стоим это мы с Вовкой у взломанного секретера, друг на друга не глядим, слов не молвим, вдруг я слышу: в другой это комнате что-то щелкает…»

«Толя, Толя, постой. Это ж на другое утро все было».

«Утром, правильно. Ты меня слушай. Говорю я тогда Вовке: что-то щелкает вроде… А он мне смотрит в лицо и не понимает. Я опять ему: „Что там такое?“ — „Ерунда, — говорит мне Вовка, — это я, наверно, магнитофон забыл выключить, вот и крутится“. — „Когда, — спрашиваю, — забыл? Ты же только что встал!“ — „А вчера, — отвечает, — когда вы меня уводили…“ Тут взглянули мы друг на друга — и бегом в ту комнату. Правда, вертится катушка, магнитофон весь горячий, прямо зверем рычит. Шутка ли: всю ночь проработал. „Слушай, — говорю я Вовке, — так ведь здесь же все записалось!“ Черта с два. Стали слушать мы пленку — расстройство одно. Весь наш пир через стенку записался, все застольные песни: слышимость-то знаешь какая. А в квартире у Вовки — тишина, как в индийской гробнице. Только скрипнуло сильно, и в прихожей как будто бы что-то упало. Молчком работал, бандит. Хоть бы кашель подал или голос: знал ведь, что в квартире один! Нет, опытная рука действовала…»

«Подожди, Жора. Ты мне лучше объясни: как же так получилось, что сосед твой перед уходом магнитофон на запись включил?»

«Тут, брат, как в кино получилось. Вовка — он на радио работает, понял?»

«Ну и?..»

«Ну и в технике этой кое-что понимает».

«Так что же?»

«А то, что в тот вечер, когда мы его к себе затащили, он от скуки комбайн свой налаживал. Магнитола у него собственного изготовления. Не сказал бы, что вещь добротная, все детали на кишках, но работает, не барахлит».

«Ты покороче».

«А покороче — наладил он свой аппарат с микрофона записывать, а тут мы как раз и пришли. Нажимает он автостоп или как это. там называется».

«Тумблер паузы, наверно».

«Ну да, тумблер паузы, чтоб на время вырубить, не совсем. И вот этот самый тумблер — представляешь себе? — тоже на кишке висит, и, естественно, не срабатывает. Как в кино. Только запись негодная, орали мы слишком за стенкой. Знать бы заранее…»

«Глупости ты говоришь. И как долго эта запись велась?»

«А до самого утра. Ну, конечно, катушка смоталась — и крутилась всю ночь вхолостую. А, теперь я понимаю, отчего ты этой пленкой заинтересовался: по ней можно время считать. Нам с Володей в голову не пришло. Триста пятьдесят метров, да со скоростью четыре метра в минуту… сколько времени получается?»

«Положим, не четыре метра в минуту, а пять сантиметров в секунду. Это, брат, не одно и то же. Получается два часа чистого времени».

«Ну правильно: два часа мы с Володей и слушали. Мы-то по-другому думали, все хотели шаги опознать».

«А шаги тоже слышно?»

«Нет, шаги еле-еле. Да, может, и не у Володьки шаги, а рядом или наверху. Но скрипнуло здорово, рядом».

«Хорошо б эту пленку послушать».

«А чего ее слушать? Я тебе все и так рассказал. Впрочем, если охота берет — вот, пожалуйста. Но предупреждаю: ничего особенного не услышишь».

Тут, представь себе, лезет мой Жорик в портфель и достает оттуда кассету с пленкой. Вот ведь что забавно: он мне график свой совал, а такая вещь спокойно лежала у него в портфеле.

«Ничего не услышишь, — предупреждает он меня. — Без привычки одно шипение».

«Шипение, говоришь?»

Сбегал я в гостиную, притащил свой «Днипро» — не лезет кассета. Взял отвертку, снял всю верхнюю панель, наладил кое-как, думал, не потянет такую махину, нет, потянуло. Сели мы с Георгием поудобнее, слушаем. Все как он говорил: «Раз, два, три, проба, проба», потом звонок, возня в прихожей, Вовка на одной ноге прыгает, брюки надевает. Пряжка звенит. Записалось прекрасно. После — щелкнул замок, ушли. И — сплошное шипение. Голоса за стеной еле-еле.

«Метров двести смотай, — говорит мне Жора. — Ничего интересного не услышишь».

«А мне все интересно, — сказал я ему. — Потеряем лишний час, зато получим полное удовольствие».

Посидели послушали.

«Ну правильно, — говорит Жора, — два раза Томка к нему подкатывалась. Вот сейчас, слышишь? Песню поют. Подошла к нему Томка сзади, обняла его за плечи, говорит: „Ах ты сладкий мой! Кто б тебя пожалел, приласкал! Неужели дуры такой не найдется?“ Тут Володю и повело».

Я выключил магнитофон, засек время. Получалось сорок минут с их прихода.

«Ну и что ей Володя ответил?»

«„Эх, — говорит, — Тома, Тома! Дура, может, и найдется, да мне ведь умную надо. Думаешь, я простой такой? Нет, не простой. У меня, — говорит, — худо-бедно, четыре с половиной наличными, на два года хорошей жизни хватило бы. Но такой я, — говорит, — привередливый: умную мне подавай“. Вот такие слова он ей говорил в приблизительной передаче. А потом, конечно, язык прикусил и сидел как пришибленный. Пока не заснул. Ну, тогда уж внимания на него не обращали».