Утесы Бедлама - [8]

– Неужели я не могу рассчитывать на твою милость и получить несколько недель отсрочки? Тебе придется нанять кого-то или изменить условия работы Сары, если я уйду, а это не делается за один вечер.

– Что ты имеешь в виду? Кто такая Сара?

– Девушка с кухни, – ответил я. – Она уходит в пять часов. Кто, по-твоему, готовит ужин? В это время в доме остаюсь лишь я.

Чарльз опешил.

– Три недели, – наконец сказал он. – Затем я приглашу докторов.

– Я не сумасшедший и не сойду с ума к тому времени, – возразил я. – Кто-то передвинул статую.

– Мне пора, – со вздохом ответил Чарльз. Он мне не поверил.

Я подал ему костыли.

– Я собираюсь в город после обеда. Тебе что-нибудь нужно? – спросил я. В глубине души я надеялся помириться с ним, пока он не ушел.

Будь Чарльз ежом, он бы распушил свои иголки.

– Похоже, ты поправляешься, раз можешь дойти до Мевагисси.

– Нет, я возьму одну из фермерских лошадей. Мистер Тобин разрешает мне ездить на ней при условии, что я сам оседлаю ее.

Чарльз отвел взгляд в сторону.

– Он арендует нашу землю, Меррик. Ты не можешь брать лошадь у овцевода, это…

– Что ж, тогда никакого ужина, – рассмеялся я. – Ты сноб, но не нужно быть голодным снобом.

Наши взгляды пересеклись. Казалось, мы оба увидели то, что было очевидно годами, – нашу принадлежность к разным классам. В отличие от меня, Чарльз всегда был джентльменом. Его глаза наполнились слезами, и я перевел взгляд на прыгающих по земле ворон, притворившись, что не заметил этого.

– У тебя не осталось гордости, – заявил он. – Тебе больше нечем гордиться.

– Послушай, ни у кого из нас нет своих оловянных рудников. Зато есть свой фруктовый сад. Большой дом. Или половина дома… Вполне неплохо.

– Я продаю фруктовый сад.

По необъяснимым причинам наш дедушка заложил много земель. Само по себе это не было катастрофой. Его решение осталось бы лишь странной причудой в финансовой истории семьи Тремейнов, если бы наш отец умел распоряжаться деньгами, но он никогда не отличался бережливостью. Имение перешло в его руки в раннем возрасте, и он сделал неразумные инвестиции в оловянные рудники, которые быстро иссякли. Вместо того, чтобы рассчитаться с семейными долгами, отец влез в новые долги, заложив дом. Я не знал о финансовых проблемах много лет: когда растешь в запущенном доме, не обращаешь на это внимание. Но, покинув родные места и вернувшись, я увидел, что дом обветшал, и на Рождество заставил Чарльза признаться в долгах. Единственной нашей собственностью в имении были растения. Я не знал, что дела были настолько плохи.

– Это ведь не связано со мной или статуей? – спросил я. – Ты должен продать дом.

– Не говори чепухи! – возмутился Чарльз, и я не стал развивать эту тему дальше. Он был вспыльчив, но при этом моментально приходил в себя. Небольшая вспышка гнева, сверкнув, практически сразу словно застывала, как вода на морозе, но лед никогда не был достаточно прочным, чтобы надолго сдержать ее. Меня так и подмывало разбить этот лед, просто чтобы показать Чарльзу, что могу это сделать. Мне хотелось дать ему понять, что я был тихим не из-за покорности, а благодаря терпению. Его глаза все еще блестели, и он бы год со мной не разговаривал, если бы понял, что я заметил это. Он приложил руку ко рту.

– Хотя… я пытаюсь найти работу для нескольких садовников, – признался Чарльз. – В садах Триба новый хозяин. Ты не знаешь, где еще…

– Там рядом большой дом с садом в долине. Глендерган.

– Им не требуются садовники. Как и в Трелиссике.

– Я напишу управляющему садов Кью, они знают нас. Полагаю, колледжи в Оксфорде тоже ищут сотрудников.

Чарльз кивнул и уставился в пол. Я пожалел, что упомянул об Оксфорде. Он изучал классическую литературу в колледже Крайст-Черч. Три года он занимался в прекрасных залах с окнами, выходящими на парк, где паслись почти ручные олени. Я же учился в военно-морской академии в Бристоле.

– Этот домик священника… – начал я. – Там есть свободная комната?

– Не знаю, я не стал расспрашивать.

– Если есть, можешь жить в ней, когда захочешь. Никаких слизняков, никаких деревьев. Будет чудесно. Возможно, я заведу кур. Священники ведь устраивают петушиные бои, верно? Какой священник без хороших петухов?

– Ты говоришь, как ирландец, – вздохнул Чарльз, но не возразил. – Увидимся в семь. – Он замер в дверях и добавил: – Никто не двигал статую, Меррик.

Я проводил его взглядом. Чарльз шел неуверенно: полиомиелит повредил его левую ногу больше, чем правую, сделав походку шаткой. Время от времени он переносил вес тела на левую ногу, и мне казалось, что он вот-вот упадет.

Спустя некоторое время я отправился к статуе.

Когда я был маленьким, в ее руке находилась свеча. Когда мы зажигали ее, нужно было загадать желание. Я вынул свечу из одной лампы в оранжерее и поставил ее на открытой ладони статуи. Я не желал, а скорее надеялся не сойти с ума и перестать видеть странные вещи. Мне хотелось верить, что статую переставили садовники или даже Чарльз, пытающийся убедить меня покинуть дом и сберечь его гордость, прежде чем ему придется сдаться и сообщить, что жить здесь нам больше не по карману.

Статуя сомкнула пальцы вокруг свечи. Она не двигалась, и я еще долго простоял перед ней, пытаясь понять, не померещилось ли это мне. Я зажмурился и снова открыл глаза. Статуя все так же сжимала свечу. Я попытался разжать ее пальцы, но они нисколько не сдвинулись, словно всегда так и были. Я попятился назад, зашел в оранжерею и достал из горшка письмо Министерства по делам Индии. Вместе с ним я поехал в город. Поездка пошла мне на пользу. Быть изнуренным и быть безумным – разные вещи, а я был истощен уже долгие месяцы. Потеря работы, подвижности одной ноги и былой независимости от дома и его трухлявых проблем плохо повлияли на мой разум. В лучшем случае я жил на две трети своих способностей. Удивительно, что я не начал бредить раньше.