Утесы Бедлама - [21]

– На вашем месте я бы туда не поехал, – сказал мне охотник. Ехавший впереди Клем уже ослабел от высоты, поэтому не был способен поддерживать разговор. – В тех лесах живут призраки.

– Неужели? Превосходно.

Поначалу наше путешествие шло гладко. Инкские дороги были ровными, прямыми и прекрасными, на них часто встречались почтовые станции и постоялые дворы, где можно было сменить лошадей и мулов или заночевать за небольшие деньги. И это было очень кстати, так как, несмотря на разгар лета, ночи в горах были очень холодными. Мальчики сказали, что зимой здесь еще холоднее. Странный климат. Днем стояла жара, поэтому поначалу мы расстегнули и приспустили сюртуки, но быстро поняли свою ошибку: за пятнадцать минут на свирепом солнце обгорели даже мои ладони. Тяжелее всего приходилось бледнокожему Клему. Трава на равнинах высохла, а местые фермеры по непонятным мне причинам выжгли огромные участки, так что холмы вокруг нас покрылись желтыми и угольно-черными полосками. Как только мы оказывались в тени, на постоялом дворе или под голыми ветвями изогнутых деревьев, то начинали сразу же мерзнуть. Будучи в самой плохой физической форме среди всех остальных, я начинал дрожать от холода уже через несколько минут. Тем не менее все это скорее развлекало, чем доставляло серьезные проблемы, – пока мы не добрались до озера Титикака…

Там, на высоте двенадцати тысяч футов над уровнем моря, я тоже ощутил влияние высоты – неприятное давление в ушах, словно кто-то пытался продавить перепонки внутрь. Города становились беднее и попадались все реже. Остановки перестали приносить облегчение. Повсюду виднелись руины добротно построенных зданий: каменные арки с разрушившимися опорами, многие из которых теперь вели в никуда, а некоторые – к воде, где укутанные в шкуры люди передвигались на лодках и плотах из тростника. Все, что инки сделали для развития местной экономики, осталось в прошлом.

Жители Арекипы, где осталась Минна, лучились здоровьем, на озере же все выглядели болезненно. Местые не отличались высоким ростом. Самые бедные – те, кто подметал дворы обветшалых постоялых дворов, – были и вовсе крошечными. Некоторые женщины едва доставали мне до ребер, даже Клем рядом с ними смотрелся великаном. Мы угощали людей в постоялых дворах, сорили деньгами, но вряд ли чем-то серьезно помогли. Я почти разозлился на местных, потому что им было бы гораздо проще перестать терпеть такие условия, собраться и найти более приятные места для жизни. Очевидно, что-то удерживало их здесь – законы или родственники, – но на разруху и нищету было тяжело смотреть. Наверняка тут были умные люди вроде Синга, которые могли бы стать хладнокровными торговцами-миллионерами, но они были слишком заняты плетением идиотских плотов из тростника. При этом рядом, за горами, простирались амазонские джунгли, и никто из местных не догадался заняться торговлей древесиной. Три достойных плотника и один умелый торговец организовали бы все за месяц, но отчего-то было понятно, что в этом месте этого никогда не произойдет.

Я не сразу понял, что отчасти виной нашему раздражению была высота. Она вызывала вязкую и отравляющую мигрень, но хуже нее было то, что даже ходьба на пару ярдов теперь ощущалась забегом на сотню. Когда я просыпался по ночам, сердце билось так, словно я убегал от смертельной опасности. А Клем чувствовал себя и того хуже. Так что мы оба были постоянно истощены, даже по утрам, а ничто не затягивает путешествие так сильно, как усталость, из-за которой не хочется смотреть по сторонам.

Мы старались не гнать ни себя, ни мулов, которые никогда не оставляли попыток достичь главную цель жизни – сбежать. От этого тяжелее всего приходилось Клему и мальчикам. Я им ничем помочь не мог, так что оставалось лишь найти удобный камень и что-нибудь почитать, одним глазом наблюдая, как они ловят животных. Мы проходили всего пару миль в день, и я начинал беспокоиться, не займет ли путь обратно дольше одного месяца, через который черенки погибнут.

На своем пути мы встречали только индейцев, но, по-видимому, белые люди приезжали сюда нередко, потому что нам никто не удивлялся. Люди просто улыбались и продолжали гнать лам или гусей по широкой дороге. Вскоре я решил, что к нам относились как к привычному, но все же занятному зрелищу, как, например, к верблюдам в Лондоне.

На дальней стороне озера находился Асангаро, последний крупный город перед Андами. К нему вела хорошая земляная дорога, замерзавшая в тени и превращавшаяся в грязь под лучами солнца. За последнее время по ней прошло много людей: в Боливии шла война, о которой в силу своего возраста сопровождавшие нас мальчики практически ничего не знали. Вскоре началась гроза. Снег с дождем проникали за воротник и в лампы, из-за чего пламя дрожало и шипело. Наконец вдалеке мы увидели покосившийся церковный шпиль – город был уже близко. К тому времени у Клема началась настоящая горная болезнь: он ехал, прижимая платок к носу, на котором почти каждый час расцветало новое красное пятно.

Город представлял собой большое скопление домов без дверей, укрытых соломенными крышами. В дверных проемах свисали мешковатые занавески, через которые порой можно было рассмотреть людей, сидевших вокруг круглой печи на грязном полу. Я отправил мальчиков искать почтовую станцию, надеясь, что мы еще не ушли слишком далеко на восток и почта сюда доходила. Нас ужасала мысль, что придется ночевать в землянке, а не в доме с нормальной крышей. Дул пронизывающий ветер, и я ехал, прижав голову к одному плечу.