Утерянный горизонт - [3]

Несколько кварталов мы проехали молча, потом он продолжил: "И все же я рад что вечер состоялся. Эта история Сэндерса о том, что произошло в Баскуле, произвела на меня особое впечатление. Видишь ли, я уже слышал ее до этого, но никогда до конца не мог поверить. Она скорее была одной из тех невероятных историй, в которые совсем не хочется верить, разве по одному тривиальному поводу. Но сейчас таких повода два. Я осмелюсь заметить, что по-твоему, я не совсем легковерный человек. Приличная часть моей жизни прошла в путешествиях, и я знаком с тем, что в мире существуют весьма странные вещи -- если, конечно, самому сталкиваться с ними, реже когда это доходит через вторые руки. И все же..."

Неожиданно, как мне показалось, он решил что все эти рассуждения значат для меня очень мало, и оборвался смехом. "Но одно остается определенным -Уайлэнд не из тех кому я бы доверился. Это было бы как попытка продать эпическую поэму Тит - Битсу. Я уж лучше попытаю счастья с тобой."

"Не прельщай себя," ответил я.

"Твоя книга обещает совсем другое."

Своей книги, скорей специального труда (неврология, после всего, "лавочка" не для каждого) я до этого не упоминал вовсе, и потому был приятно удивлен тем что Разерфорд слышал о ней. После моего признание он ответил: "Видишь ли, мне было интересно, по той причине, что в одно время Кануэй страдал амнезией."

Мы уже были в готеле и он отправился к бюро за ключом. Поднимаясь на пятый этаж он продолжил:"Все это лишь прыгание вокруг да около. Дело в том, что Кануэй жив. Был, во всяком случае, несколько месяцев назад."

В ограниченном пространстве во время подъема лифта это было превыше любых комментариев. В корридоре, несколько секунд спустя, я отреагировал: "Ты уверен? Откуда ты знаешь?"

Открывая дверь, он ответил: "Потому что прошлым ноябрем я путешествовал с ним из Шанхая в Хонолулу на японском лайнере." Больше он ничего не сказал до того, как мы расположились в креслах с напитками и при сигарах. "Видишь ли, осенью, на праздник, я был в Китае. С Кануэйем мы не виделись годы. Мы никогда не переписывались, и я не могу сказать что часто вспоминал его, хотя лицо Кануэйя было одним из тех немногих, которые всегда легко приходят ко мне если я хочу их вспомнить. Я был у друга в Ханкое и возвращался Пекинским экспрессом. В поезде я случайно разговорился с очаровательной Матерью Наставницей каких-то французких сестер милосердия. Она направлялась в ЧангКайанг, в свой монастырь, и благодаря моему небольшому знанию французкого, для нее, кажется, было удовольствием поговорить со мной о своей работе и основных делах. Кстати сказать, большой симпатии по отношению к обычным миссионерским предприятиям я не испытываю, но готов признать, как многие в наши дни, что Римские Католики -- это отдельная статья, так как они, по крайней мере, тяжело трудятся и не выставляют себя за уполномоченных офицеров в мире, где и так хватает различных чинов. Хотя, все относительно. Факт тот, что эта лэди, рассказывая мне о миссии в Чанг-Кайангском госпитале, упомянула один из случаев лихорадки, произошедший несколько недель назад с человеком, по их мнению, европейского происхождения, не смотря на то, что он ничего не помнил и был без документов. Его одежда была местной, в ужасном состоянии, и когда он попал к сестрам, то, без сомнения, был очень болен. Он бегло говорил на китайском, и хорошо знал французкий, и если верить моей компаньонке по поезду, так же обращался к монахиням на английском с изящным акцентом, пока не понял их национальности. Я сказал, что не могу представить такого феномена, и немного поддразнил ее насчет распознания акцентов незнакомого ей языка. Так мы шутили о том и об этом, и все закончилось тем, что она пригласила меня посетить их миссию, если я буду где-нибудь поблизости. Это, конечно, казалось тогда таким же вероятным как и мои покорения Эвереста, и когда поезд достиг Чанг-Кайанга, мы расстались с рукопожатием и искренним сожалением о том, что наша встреча подошла к концу. Однако несколько часов спустя я снова оказался в этом городе. Две или три мили после отправления наш поезд сломался, и после того как он с большим трудом оттащил нас обратно к станции, мы выяснили, что сменный паровоз будет не раньше чем через двенадцать часов. Такие вещи нередки на Китайских железных дорогах. С перспективой двенадцати-часового пребывания в Чанг-Кайанге я решил словить милую даму за слово и остановиться у миссионеров.

"Что я и сделал, и был тепло, хотя и с некоторым удивлением, принят. Я думаю, что для некатолика сложнее всего представить, каким образом в католике могут легко совмещаться жесткость служащего и неофициальная широта взглядов. Я понятно выражаюсь? Не обращай внимания. Итак, эти миссионеры оказались довольно приятной компанией. Не успев пробыть там и часу, меня удостоили обеда, и молодой христианский доктор китаец сел со мной разделить трапезу и развлекал меня болтовней на веселой смеси французкого и английского. После этого он и Мать Наставница пошли показывать мне госпиталь, которым они очень гордились. Я сказал им что я писатель, и они были несколько польщены этим, решив, по простоте души, что я помещу их всех в свою книгу. Мы проходили мимо коек, и доктор объяснял причины каждой болезни. Все было безукоризнено чисто и, кажется, в надежных руках. Я полностью забыл о загадочном пациенте с утонченным английским до той поры пока Наставница не сказала, что мы подходим к его койке. Все что я сначала увидел был мужской затылок; по-видимому, он спал. Было предложено окликнуть его по-английски, и я промолвил "Добрый день," первое что пришло в голову, не очень оригинально, конечно. Внезапно мужчина приподнялся и ответил "Добрый день." Наставница была права -- его акцент действительно говорил об образовании. Но удивиться этому у меня не оказалось возможности, так как я тут же узнал его, не смотря на бороду, общие изменения во внешности и тот факт что мы так долго не видились. Это был Кануэй. Я был абсолютно уверен в этом, хотя, с другой стороны, проанализируй я ситуацию, заключение бы было, что это просто нереально. К счастью, я действовал импульсивно. Я назвал его и собственное имена, и не смотря на то, что он смотрел на меня совершенно не узнавая, был уверен что не ошибся. В нем было то особенное небольшое подергивание лицевых мускул, которое я заметил раньше, и глаза были такие же как в Баллиоле, когда мы говорили что в них больше синевы Кэмбриджа чем Оксфорда. Но кроме этого, он был человек в котором просто нельзя ошибаться -- тот, кто однажды был с ним знаком, будет всегда знать его. Конечно же, доктор и Наставница были очень возбуждены. Я сказал им, что я его знаю, он англичанин, и мой друг, и тот факт, что он не узнал меня, объясняется лишь его частичной потерей памяти. Они согласились, правда с удивлением, и у нас состоялся длительный разговор о его болезни. То, каким образом Кануэй попал в Чанг - Кайанг в таком виде, для них было неизвестно.