Утерянное Евангелие. Книга 1 - [64]

— Нет-нет, сын мой, — не оборачиваясь, ответил на чистом арамейском Шаул, подражая Метушелаху и, взяв клюку у входа в домик служителя синагоги, слегка сгорбился и зашагал куда-то за постройку синагоги. Здесь его встретил дозорный, но не обратил внимания на лицо «старика».

Глуповатый Руфус пошел обратно к центральному входу и вскоре скрылся за углом. Приближался вечер. Он не обещал Шаулу ничего хорошего. Сегодня ночью его придут убивать. Нужно было что-то предпринимать. Но что?.. «Камень!» — вспомнил Шаул и выглянул из-за угла синагоги. «Чисто…» Рискуя быть увиденным, если не стражей, то Метушелахом или Махимусом, молодой раввин беззвучно пробрался к окну с вырванной решеткой. Оно было в тени, и, к счастью, никто во дворе не заметил повреждения.

Шаул ловко забрался в то окно, из которого выпрыгнул полчаса назад, и исчез в глубине синагоги.

— Ну что, приказал? — послышался голос Иешуа как только раввин успел прислонить голову к плинфе.

— Господи! Что делать? Они погибнут… — с внутренним надрывом воскликнул Шаул.

Да, это был совсем другой тарсянин: не заносчивый и надменный воитель, презирающий все и вся, кроме наживы; не лютый дознаватель Синедриона, которым матери пугали своих детей; не свирепый служака, еще более злой, чем немилосердный первосвященник. Это был человек, жаждущий справедливости, — не святой, не великий, не благочестивый. Просто маленький и жалкий, каким может быть любой потерявший поддержку сильных мира сего и надежду на правду. Как часто люди приходят к Богу лишь потому, что им плохо… Пусть это так, но что может быть искреннее этого шага?

Тот, кто совсем недавно был готов убить любого, кто станет у него на пути, лежал и беззвучно шевелил губами. На лбу выступил холодный пот. Шаул ощутил себя ничтожным и бессильным перед человеческой подлостью и коварством.

— Господи, Господи, помоги мне, неразумному…

— Ты сам все знаешь… — вдруг ответил Камень. — Вставай и действуй.

Давно стемнело. Недалеко от синагоги, разбив свои шатры, стоял лагерь верных стражей Иерусалимского Храма. Воины весело пили за здоровье Императора Тиберия. С ними вместе гулял и нынешний начальник стражи, исполинский воин Махимус. На углях, оставшихся от большого костра, дожаривался большой и сочный баран, которого отважным завоевателям любезно поднесли местные жители. Рекой лились хмельные дары местных виноградных лоз.

В атмосфере вакханалии никто не заметил, как совсем рядом по освещенной стене синагоги скользнула тень. А через минуту рав Шаул уже стоял за стволом высокого каштана и наблюдал за двумя стражниками у входа в громадный подвал синагоги. Рука тарсянина крепко сжимала рукоять кованого ножа, которым Метушелах затачивал палочки для письма. Раввин нашел его у большого алтаря в центральном зале синагоги.

Взоры стражников были устремлены в сторону лагеря, где их собратья предавались объятиям Бахуса и ни о чем не думали.

— Махимус обещал нас поменять.

— Ага, жди! Он уж, наверное, и забыл о нас.

Шаул зажал нож в зубах, как заправский бандит. Он был готов в любой момент броситься на своих бывших подчиненных: ударить железным жалом правого, перерубив ему голосовую связку, чтобы тот не смог закричать, затем, выхватив у него короткий меч, отрубить голову второму, пока тот не успел опомниться. Все это было вполне реально. Для человека с боевым опытом такая разминка — не более чем развлечение, чтобы согреться. Шаул выждал момент и выскочил из-за дерева, бросившись в атаку. Подлетев к страже, он… вдруг не стал убивать, а ухватил обоих воинов за шиворот и ударил их друг об друга. Потрясение было такой силы, что мужчины сразу же обмякли, уронили свои пики и опустились на землю.

И вот уже через несколько мгновений, сорвав копьем замок на двери, Шаул проник в подвал. Испуганная Руфь, обняв Сима и Хама, жалась в углу. Здесь же, прямо на холодном каменном полу, лежал несчастный Рафаэль.

— Кто ты?! — вскричала женщина, не узнав в темноте переодетого в священника Шаула.

— Ш-ш-ш, — приставил указательный палец к губам Шаул, давая понять, что кричать не стоит. — Пойдемте скорее. У нас мало времени. Рафаэль!

— Он не может идти, — срываясь на слезы, пояснила Руфь. — У него перебиты ноги.

— Не трогай меня, — сдавленно попросил мужчина. — Лучше я умру сам.

— Это лет через пятьдесят, — усмехнулся Шаул. — А пока…

Молодой раввин с легкостью поднял Рафаэля на руки.

— Руфь, бери детей и за мной! Только не орать! — скомандовал тарсянин и с христианином на руках направился к двери.

— Ой! Что это с ними? — спросила Руфь, глянув на стражников, лежащих при входе.

— Они ударились, — коротко ответил молодой раввин.

Зарево римского костра вдруг осветило его лицо, и Рафаэль задрожал всем телом.

— Шаул?! Нет! Только не это! Не мучь меня! Лучше брось!

— Успокойся, глупый сектант. Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это в подвале… Так, теперь все молчим и за мной!

Пьяная орава римлян не заметила, как Шаул пробрался к коням и вывел своего верного жеребца Цереру. Через несколько минут в одном из дворов Дамаска, в двух кварталах от синагоги, Шаул привязывал к жеребцу покалеченного врачевателя Рафаэля и усаживал в седло Руфь с двумя детьми.