Усы, лапы и хвост - [8]

Некоторую толику надежды давала колдовская версия: все-таки любое заклятье-проклятье можно снять. А если оно, вдобавок, родовое, то с ним, наверное, даже можно жить. Почти по-людски — родители ведь живут. Не помешало бы их о том спросить… что, увы, тоже трудноосуществимо для существа, передвигающегося на четырех лапах.

И что же остается при таком раскладе? Правильно: принять произошедшее как кару Всевышнего… а вернее, как данное Им испытание. Смирить гордыню, покаяться в собственных грехах и молиться, молиться, еще раз молиться. К слову сказать, первый пункт не был бы лишним точно. Потому, прежде всего, что положение, более тому способствующее придумать было сложно. Стезя бродяги, тем паче — бродячего кота, бессловесного существа, смирению способствовала как нельзя лучше. И менее всего годилась для культивирования гордыни.

А кроме того, говоря откровенно, смирять было что. Молодой офисный служащий, что в свои двадцать семь успел обзавестись уже отдельной квартирой — я все чаще позволял себе смотреть свысока на окружающий мир. Да что там на мир, даже на родителей! Даром что имел-таки к тому основания.

И что же теперь? Когда блестящая карьера столь внезапно закончилась, а вожделенная квартира едва не превратилась для меня в ловушку, в тюрьму, а в очень близкой перспективе — даже в гробницу? Видимо, и впрямь придется вставать на путь покаяния и исправления. Всеми четырьмя лапами. С надеждой, что однажды так же исправится-выправится моя судьба.

…так прошло чуть больше недели. Продавщицы чередовались с регулярностью смены дня и ночи. Молодая не позволяла мне умереть с голоду, старшая — хотя бы терпела присутствие четвероногого постояльца рядом с собой. Под конец она даже прониклась ко мне чем-то вроде симпатии: по крайней мере, успела погладить пару раз. Что, признаться, оказалось неожиданно приятным.

Почти все время я проводил в магазине, лишь ненадолго отлучаясь по нужде. Но неизменно возвращался — благо, народная тропа сюда не зарастала, и дверь оттого частенько бывала открытой. Не считая этих кратких вылазок, равно как и необходимой траты времени на еду, сон и выслушивание молодой продавщицы, я проводил дни и ночи, предаваясь безделью. Так могло показаться со стороны… а на самом деле я размышлял, копаясь в собственной душе. Выискивал грехи. Больше-то что оставалось?

А затем, одним тихим утром идиллия моя кончилась. В магазин вот-вот должны были нагрянуть с очередной проверкой не то Роспотребнадзор, не то санэпидстанция. И меня, как фактор, прохождению проверки отнюдь не способствующий, решено было удалить. Причем как можно быстрее.

Без лишнего политеса старшая продавщица подхватила меня на руки и выставила за дверь. Немного потоптавшись у входа, я пошел прочь, немало удрученный и обиженный столь холодным прощанием. Шел я куда глаза глядят; со всей, недопустимой во внешнем мире, беспечностью. Из-за чего опасность, грозящую мне, вовремя не заметил.

И исходила оная не от хищников и даже не от злых людей. К стыду своему, о возможности этой я даже не думал. О том хотя бы, что проверка в приютившем меня магазине — не единственный визит представителей власти в эту часть города.

Вот потому я не придавал значения попадавшимся на пути мелким странностям. Например, отсутствию у родных мусорных баков Толстяка с его черным приятелем. Или совсем уж полному исчезновению собак, без того редких при свете дня. Доходить до меня начало, когда я увидел старенький неприметный фургон, припарковавшийся подле стены одного из домов.

А потом меня заметил человек с огромным сачком… и очень скоро соображать что-либо стало уже поздно. Оставалось лишь во весь голос призывать на голову этого человека проклятья, барахтаясь-путаясь в сетке. Тому, впрочем, было все равно: схватив меня руками в крепких рукавицах, человек довольно грубо зашвырнул меня в кузов фургона.

3. Чистилище

В очередной раз с полной тележкой продуктов дохожу я до кассы в торговом центре с красивым женским именем «Марина». В нетерпении жду своей очереди, чуть ли не считая каждый «пик» сканера. И сетую про себя на неподобающую медлительность девушки-кассирши. А когда подходит мой черед, с немалым облегчением принимаюсь выкладывать перед ней содержимое тележки. Кассирша успевает провести сканером по одной, максимум двум упаковкам… после чего вдруг невзначай поднимает на меня глаза.

Секунд десять я наблюдаю, как округляются они, и как вытягивается не по годам усталое лицо, а рука со сканером — опускается.

— Вы не могли бы поскорее? — машинально и с легким раздражением вопрошаю я. Ответ не заставляет себя ждать.

— Не… могли, — лепечет растерянная кассирша, — потому что вы… кот. А с животными сюда… нельзя. Да!

— Я кот?! — хочется возмущенно воскликнуть мне, но голос необъяснимым образом ломается. Искажаясь, становится похожим уже не на человеческую речь, а на злобный мяв и визг. Подобным боевым кличем усатые-хвостатые обычно общаются где-нибудь на крыше. По весне. И если принадлежат к одному полу.

— Да, вы кот, — заявляет кассирша уже с твердокаменной уверенностью, — уходите, не то охрану позову.