Уставшее время - [18]

— Бог подаст, — ответил Митя, усаживаясь на скамейку, чтобы перевести дух.

Дома на площади, видимо, были нежилыми, поэтому переполоха вылетевшие стекла не вызвали. Где-то рядом недолго завывали тоскливые милицейские сирены, но площадь по-прежнему оставалась пустынной и молчаливой. Единственное живое и понятное существо, встреченное им здесь, — проститутка — и та давно исчезла. Митя был один и ему совсем не хотелось уходить отсюда — от рассветной тишины и легкого шуршания фонтана.

Он чувствовал себя здесь в абсолютной безопасности — а кто знает, что могло ждать дома? Наверняка туда уже отправили парочку амбалов пострашней, и он сам себя доставит к ним на блюдечке с голубой каемочкой. Эта мрачная перспектива повергла его в состояние отрешенной печали, и в голове зазвучал траурный марш. Сначала тихий и приглушенный, потом все громче. С опозданием Митя догадался, что марш звучит не в его голове, а где-то на соседних улицах и быстро приближается.

Траурная процессия медленно выплывала на площадь с самой дальней от сквера улицы. Впереди шествия полз грузовичок, за ним двигался на плечах большой гроб. За гробом шел оркестр и несли пышные траурные венки.

Даже когда площадь заполнилась людьми в траурных одеждах, с улицы еще выплывали остатки шествия. Грузовик остановился в центре, около него установили на табуретах гроб с покойником. Было похоже, что здесь будет происходить церемония прощания с усопшим, и это показалось Мите странным. Похороны в полшестого утра и городская площадь в качестве места гражданской панихиды не могли не вызывать удивления. Митина скамейка находилась далеко от грузовика, ставшего трибуной, и различать он мог только интонации в голосах выступавших. Подойти же ближе не решался из-за своего беспризорного вида.

Увлеченный наблюдением, он не заметил, как на скамье появился кто-то еще.

— А все-таки прав был покойник, не находите?

Митя резко повернул голову и увидел человека в темном костюме, шляпе, с короткой бородкой и изящной резной тростью в руках.

— Мне кажется, — сказал Митя. — я не был знаком с покойным. И не могу сказать, был ли он вообще в чем-то прав. Я даже не знаю, кого хоронят.

— О! Я ведь говорил совсем не об этом. Но если вас так интересует: в том гробу лежит отец местной демократии. Некто Дубянский, местный лидер Демократической партии. Вы разве не слышали — об этом громком деле последние три дня только и кричат.

— Что вы говорите! — вяло удивился Митя. — А что с ним случилось?

— Злодейская пуля, — флегматично ответил собеседник. — Или, если пользоваться современной терминологией, — заказное убийство. Весьма банально. И главное — нестерпимо скучно. Я, собственно говоря, о том и спрашивал.

Митя прислушался к ораторствующему на грузовике коротенькому человеку. Политический окрас речи не вызывал сомнений — до Мити долетали устрашающие конструкции вроде «жесткая консолидация демократических сил», «прогрессивно мыслящее человечество против коричневой заразы» и «воинствующий гуманизм на страже общественных идеалов». Поежившись, Митя обратился к собеседнику:

— Так в чем же был прав покойник?

— Я, видите ли, имел в виду совсем не этого демократического покойника. Я говорил вот о нем. — Он указал рукой на памятник в нескольких метрах от скамейки, посреди газона.

Это был постамент с бюстом Гоголя, насмешливо и одновременно тоскливо смотревшего на площадь.

— О Гоголе? — переспросил Митя.

— Разумеется. «Скучно на этом свете, господа!» — вот в чем он был прав… Да-а, — протянул незнакомец. — Все мы вышли из шинели Гоголя… Кто из подкладки, кто из кармана, а кто из рукава.

Он встал и сказал:

— К сожалению, мне пора. Труба зовет. — И кивнул в сторону гроба.

Митя вдруг подумал, что у этого человека, безусловно, есть нечто общее с Фаддей Фаддеичем. Может быть, эта манера смотреть на мир так, будто у них в кармане все его сокровища, которыми они готовы поделиться на оговоренных условиях?

Речи закончились, толпа пришла в движение. Музыканты снова грянули траурный марш.

Когда площадь опустела, Митя отправился своей дорогой.

Дверь квартиры, как он и ожидал, была лишь прикрыта, а замок безнадежно искорежен. С замирающим сердцем Митя вошел внутрь.

Непрошеных гостей, к счастью, не было, лишь царил беспорядок чуть больше обычного. Комод и книжный шкаф выпотрошены до основания, кушетка стояла не на ножках, а на боку. В кухне тоже все было перерыто. И тут Митю прошиб холодный пот.

Он кинулся в комнату, припал к комоду и засунул руку в потайную щель. Камень был на месте. Митя с облегчением извлек его и тут же решил никогда больше с ним не расставаться.

Затем он выкинул в мусорное ведро пижаму и принялся наводить порядок. Через полчаса ударный труд был прерван звонком в дверь. Кто-то постеснялся зайти в открытую дверь.

Это был Илья. Он изумленно рассматривал выломанный замок.

— Привет. Я видел из окна, как ты вернулся. Ты сбежал из больницы, а ключ остался там, я правильно понимаю ситуацию?

— В общих чертах, — согласился Митя. — Заходи. Понимаешь, — начал он объяснять посреди разора в комнате, — после недели продавливания постели появляется дикая жажда деятельности. Вот и решил перетряхнуть тут все. Отделить хлам от плевел. Руки так и чешутся. — В доказательство Митя потер ладони друг о дружку и с остервенением принялся за разборку вываленных из комода вещей.