Усталость - [13]

Шрифт
Интервал

— Я и не знал, что ты такой ретивый читатель «Лооминга», — пробормотал я, не зная, что сказать.

— А как же! В дни войны я ведь и сам пописывал. Искусство, оно такое, что дашь ему палец, так…

Действительно, Александер тиснул пару каких-то пустяковин во фронтовой газете. Ах, значит, этот человек, у которого даже переносица вспотела от подобострастия, тоже мечтает пролезть в литературу! Но почему все-таки он так подобострастен сегодня? Ведь мои стихи печатаются довольно часто. Да, но это всего лишь стихи… А теперь Александер уже видит во мне кого-то другого — литературного политика! Тошно. Тошно и гнусно… Удрать бы, но Александер уже сделал знак официанту, попросил еще одну рюмку и налил ее до полна какой-то желтой жидкостью. Выпить? Да, выпить я не прочь.

— Хорошо даешь! — Александер подчеркивает ногтем заглавие статьи и мое имя. Сустав его пальца покрыт рыже-золотистыми волосиками. — Руубен Иллиме. «Против космополитизма в нашей литературной жизни» … Бумага могла быть и получше …

Я опрокидываю рюмку и сам наполняю ее снова. Мы чокаемся.

— Знаешь, Руубен, у меня есть к тебе просьба. Большая просьба. Я написал пару рассказиков о военных днях. Воспоминания. Может, прочтешь и дашь какой совет… А?

— Почему же нет, с удовольствием, — буркаю я и выпиваю снова.

Сейчас эта статья уже лежит, небось, в почтовом ящике Маарьиного отца. Скоро Маарья достанет почту. И доктор Каррик, раскрыв журнал, прочтет оглавление и сразу же заинтересуется, что думает Руубен Иллиме «о космополитизме в эстонской литературной жизни». И начнет натыкаться на свое и только на свое имя…

А что, если сбегать на улицу Пикк, пробраться в парадное и украсть «Лооминг»?

Капля бенедиктина стекает с края рюмки на руку. Это вроде меда: одна-две капли и весь ты уже липкий с головы до ног.

Александер мелет и мелет, а я пью и пью. К столу подходит женщина, и Александер знакомит нас. Я приглашаю даму танцевать. Это жаркая толстая визгунья; когда она лезет под свое декольте поправить какую-нибудь бретельку, наши руки разъединяются, а потом слипаются снова. Какие-то мистические бретельки и несть им числа, ибо то и дело наружу вылезает лента совсем нового цвета.

— Наверно, ваш муж силен в черной магии? — спрашиваю я у нее. Она хохочет, а наши руки разлипаются и слипаются.

Потом мы с Александером идем в туалет. Александер тараторит о том, что значит войти в литературу, а я тем временем рассматриваю круг на стульчаке. На меня накатила черная тоска, и она все разрастается, разрастается до того, что я даже вроде бы трезвею.

— Неплохо бы начать и, так сказать, войти в литературу с какой-нибудь этакой статьи. Да, но я же не знаю литературной жизни. Вот у тебя богатый багаж, ты же лично знаком с этим самым Карриком. Теперь только знай тяни из рукава.

На стене туалета нацарапано эстонское слово «1°11». Чуть пониже кто-то написал химическим карандашом по-русски «сам дурак».

— Войти, говоришь, в литературу… — слышу я свой голос. — С такими статьями не входят в литературу, а выходят из нее.

— Вот-вот! — поддакивает Александер. Он явно ни бельмеса не понял. Мы поднимаемся наверх по длинному-длинному грязно-красному ковру. Садимся за стол, и я вдруг чувствую, что не могу больше видеть этого «Лооминга». Даже и он уже пробенедиктинился. Я медленно беру его, раскрываю и… с треском раздираю пополам. Рвать его очень трудно! Из перекрученного корешка сыплются крошки клея, похожие на высохших клопов.

— Ты что же это делаешь? — вопит совершенно изумленный Александер. — Рвешь свою статью? — Его довольно мужественное лицо становится вдруг придурковато детским, кривой нос и вытянувшиеся от растерянности губы образуют самый настоящий вопросительный знак.

— Лучше поздно, чем никогда!

— Что с вами? — пугается женщина, пытаясь схватить меня за руку.

— Лучше запихните свои бретельки назад под юбку, мадам черная магия!

— Руубен, ты пьян! Эта статья, это же мировая статья! И все как есть правда …

— Мизинец Каррика стоит большего, чем мы оба целиком!

Александер отчаивается вконец.

— У стен есть уши, — бормочет он.

И правда — к нашему столу уже присматриваются.

— Нет, честно, старик Каррик известный же космополит. У нас есть данные… Он вел при людях странные разговоры о том, что для нас свято, и вообще…

— И вообще ты просто дурак!

— Совсем он не такой безвинный! С немцами путался, — продолжает Александер уже в полный голос. Разумеется, не для того, чтоб убедить меня, а скорее от страха. — Его вещи даже в Берлине печатались.

— И что из того, что в Берлине? Это же был комментарий к Лессингу. Ну, что ты об этом знаешь?!

— Знаем мы этих лессингов …

— Ничего ты, дерьмо, не знаешь!

— Совсем он не такой безвинный, да. Видишь, даже тебе голову задурил. Превратил тебя в человека, который…

— … который тебя и всех вас не боится. Да-да, не боится!

Александер хватает меня за плечо. Наверняка с самым благим намерением: всего-навсего вывести пьяного писателя в коридор. Но я уже совсем вне себя.

— Не лапай меня! А если хочешь… так выйдем … как это делают мужчины.

Мы стоим на лестнице. Я вижу лицо Александера совсем вблизи. На нем какая-то болезненная смесь злобы и оторопи. И кривая улыбка. Так улыбаются хорошо вышколенные клоуны, шлепаясь с размаху на задницу.


Еще от автора Энн Ветемаа
Лист Мёбиуса

Новый роман «Лист Мёбиуса» — это история постепенного восстановления картин прошлого у человека, потерявшего память. Автора интересует не столько медицинская сторона дела, сколько опасность социального беспамятства и духовного разложения. Лента Мёбиуса — понятие из области математики, но парадоксальные свойства этой стереометрической фигуры изумляют не только представителей точных наук, но и развлекающихся черной магией школьников.


Эстонская новелла XIX—XX веков

Сборник «Эстонская новелла XIX–XX веков» содержит произведения писателей различных поколений: начиная с тех, что вошли в литературу столетие назад, и включая молодых современных авторов. Разные по темам, художественной манере, отражающие разные периоды истории, новеллы эстонских писателей создают вместе и картину развития «малой прозы», и картину жизни эстонского народа на протяжении века.


Снежный ком

В новую книгу известного эстонского прозаика Энна Ветемаа вошли два романа. Герой первого романа «Снежный ком» — культработник, искренне любящий свое негромкое занятие. Истинная ценность человеческой личности, утверждает автор, определяется тем, насколько развито в нем чувство долга, чувство ответственности перед обществом.Роман «Сребропряхи» — о проблемах современного киноискусства, творческих поисках интеллигенции.


Пришелец

Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).


Сребропряхи

В новую книгу известного эстонского прозаика Энна Ветемаа вошли два романа. Герой первого романа «Снежный ком» — культработник, искренне любящий свое негромкое занятие. Истинная ценность человеческой личности, утверждает автор, определяется тем, насколько развито в нем чувство долга, чувство ответственности перед обществом.Роман «Сребропряхи» — о проблемах современного киноискусства, творческих поисках интеллигенции.


Воспоминания Калевипоэга

Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).


Рекомендуем почитать
Акулы во дни спасателей

1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.


Ключ от замка

Ирен, археолог по профессии, даже представить себе не могла, что обычная командировка изменит ее жизнь. Ей удалось найти тайник, который в течение нескольких веков пролежал на самом видном месте. Дальше – больше. В ее руки попадает древняя рукопись, в которой зашифрованы места, где возможно спрятаны сокровища. Сумев разгадать некоторые из них, они вместе со своей институтской подругой Верой отправляются в путешествие на их поиски. А любовь? Любовь – это желание жить и находить все самое лучшее в самой жизни!


Дела человеческие

Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.


Вызов принят!

Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.


Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.


Жажда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.