Уста и чаша - [22]

— А разве стихи будут дороже? — спросил мистер — Чоффин.

— Конечно, дороже, — подтвердил мистер Вегг. — Если человек со всем своим усердием долбит стихи вечер за вечером, так он вправе ожидать добавочной платы, ведь они действуют на голову расслабляюще.

— Сказать вам по правде, Вегг, стихов я не имел в виду, разве только вот в каком отношении: если вам вдруг вздумается угостить меня и миссис Боффин каким-нибудь романсом, вот тогда мы с вами ударимся в поэзию.

— Понимаю, сэр. Но поскольку я не настоящий музыкант, не певец по профессии, мне бы не хотелось брать за это деньги. Так что если б мне случилось удариться в поэзию, то я просил бы вас в это время рассматривать меня как друга.

Глаза мистера Боффина просияли, и он с чувством пожал руку мистера Вегга, говоря, что он даже и не рассчитывал на это и очень рад.

— Что вы думаете насчет условий, Вегг? — спросил мистер Боффин, не скрывая тревоги.

Сайлас, намеренно поддерживавший эту тревогу суровой сдержанностью тона и уже начинавший понимать, с кем имеет дело, ответил с таким выражением, будто его слова свидетельствовали о необычайной широте и величии его души.

— Мистер Боффин, я никогда не торгуюсь.

— Так я и думал! — с восхищением сказал мистер Боффин.

— Да, сэр. Никогда не запрашивал и не стану запрашивать. А потому я сразу пойду вам навстречу и скажу прямо и честно: согласен за двойную цену!

Мистер Боффин, казалось, вовсе не ожидал такого заключения, но согласился, заметив:

— Вам лучше знать, чего это стоит, Вегг, — и снова пожал ему руку.

— Могли бы вы начать нынче вечером? — спросил он, помолчав.

— Да, сэр, — ответил мистер Вегг, заботясь о том, чтобы все рвение проявлял исключительно мистер Боффин. — С моей стороны препятствий нет, если вам так желательно. У вас имеется необходимое орудие — то есть книга, — сэр?

— Я ее купил на распродаже, — сказал мистер Боффин. — Восемь томов, красные с золотом. В каждом томе алая лента, чтоб закладывать месте, на котором остановишься. Вы знаете эту книжку?

— А как она называется, сэр? — осведомился Сайлас.

— Я думал, может, вы и так ее знаете, — несколько разочаровавшись, сказал мистер Боффин. — Она называется "Упадок… и… разрушение русской империи". (Мистер Боффин одолевал эти камни преткновения медленно и с большой осторожностью.)

— Ах, вот как! — Я мистер Вегг кивнул головой, словно узнавая старого друга.

— Вы ее знаете, Вегг?

— Последнее время мне как-то не приходилось в нее заглядывать, отвечал мистер Вегг, — был занят другими делами, мистер Боффин. Ну, а насчет того, знаю ли я ее? Еще бы, сэр! Знал еще тогда, когда был не выше вот этой трости. Знал еще тогда, когда мой старший брат ушел из дому и поступил в солдаты. Как говорится в романсе, написанном на этот случай, мистер Боффин:

Пред хижиной стояла дева *, мистер Боффин,

Свой белый шарф держа в руках,

Порывы ветра налетали, сэр,

Он развевался, словно флаг.

Она свою мольбу шептала,

Но бог ее не услыхал:

Мой старший брат, на саблю опираясь, мистер Боффин.

Украдкой слезы утирал.

Под сильным впечатлением этого семейного события, а также дружеского расположения мистера Вегга, которое выразилось в том, что он так скоро ударился в поэзию, мистер Боффин снова пожал руку деревянному пройдохе и попросил его назначить час. Мистер Вегг обещал прийти в восемь.

— Тот дом, где я живу, называется "Приют", — сказал мистер Боффин. "Приют Боффина" — так его окрестила миссис Боффин, когда он стал нашим собственным домом и мы в него переехали. Идите к Мэйдн-лейну, через Бэтл-Бридж; не дойдя с милю, или милю с четвертью, — это как хотите, спросите «Приют», и если окажется, что никто этого названия не знает (да оно и не похоже, чтобы знали), то спросите Гармонову тюрьму, или Гармонию, тогда вам всякий укажет. А я буду вас ждать с нетерпением, Вегг, прямо-таки с радостью. — сказал мистер Боффин, восторженно хлопая его по плечу. — Не успокоюсь, пока вы не придете. Вот теперь мне откроется все печатное! Придет нынче вечером литературный человек — на деревянной ноге, — мистер Боффин бросил восхищенный взгляд на это украшение, словно оно помогало ему оценить достоинства мистера Вегга, — и с ним я начну новую жизнь. Вашу руку, Вегг! Еще раз до свидания! Всего хорошего, всего хорошего!

Старик убежал иноходью, а мистер Вегг, оставшись один у своего ларька, забрался за ширму, извлек носовой платок, жесткий как власяница, и с глубокомысленным видом ухватил себя за нос. Держась за нос, он задумчиво поглядывал вниз по улице, вслед удаляющейся фигуре мистера Боффина. Физиономия мистера Вегга выражала глубочайшую серьезность. Ибо, размышляя про себя о том, что это старичок редкой простоты, что такую возможность было бы грешно упустить и что тут можно нажить и побольше, чем они только что подсчитали вдвоем, он нисколько не уронил себя: он не допускал даже и мысли, что новое занятие вовсе не по его части или что в этом занятии есть хоть что-нибудь недостойное и смешное. Мистер Вегг не на шутку поссорился бы со всяким, кому вздумалось бы усомниться в его близком знакомстве с восемью томами "Упадка и разрушения". Глубина его серьезности была необычайной, знаменательной и неизмеримой, не потому, что он сколько-нибудь сомневался в своих силах, но потому, что он провидел необходимость пресекать такого рода сомнения, если б они возникли у других. Этим он показал, что принадлежит к весьма многочисленному разряду самозванцев, которые готовы обманывать не только ближних, но и самих себя.