Успеть проститься - [19]

Воробьев, как всякий кладоискатель, был подозрителен, мнителен, ревнив к чужим успехам. Красноречивое молчание Адама возбудило в нем любопытство неодолимое. Они распростились, однако Воробьев направился не своей дорогой, а вдогонку Адаму, следя за ним незаметно. Слежка эта кончилась у дома Адама, где Воробьеву пришлось отстать от своего поднадзорного, и отстал он, не зная, что думать. Так странен, извилист, непрям был путь Адама, словно это пьяница возвращался домой. Адам то останавливался на улице без всякой причины, размахивая руками как бы в разговоре сам с собой, то припускал бегом, он то замечал приветствия встречных знакомых, то, вводя их в недоумение, совершенно не замечал, а при переходе через улицу не заметил и машину, которая чуть не сбила его. Он кружил по городу, но не заглянул ни в один магазин, ни в одну пивнушку. У рынка в его карман залез воришка, Адам в это время думал о чем-то, неподвижный, как столб. А войдя в свой дом, он закрыл за собой дверь на задвижку. И задернул занавески на окнах. Это было очень не похоже на Адама, который ни от кого никогда не закрывался.

И человеку, менее Воробьева любопытствующему к чужим делам, стало бы досадно перед закрытыми от него дверьми и окнами. С досады Воробьев разломал веник, валявшийся на крыльце, и вышел из калитки никем не замеченный.

* * *

Адаму в жизни мало кто из людей помогал по-настоящему полезными советами, до всего он доходил собственным умом и чтением книг. Ни в милиции, ни у Геника, ни у Епинохова он не узнал ничего, что пригодилось бы ему, и решил обратиться к испытанным друзьям — книгам. В его библиотеке нашлась одна подходящая книжка — о легендарных кладах, о знаменитых кладоискателях. Он когда-то ее купил, незнамо для чего, поставил на полку, забыл, а все-таки книжке пришел черед. Адам читал ее, и многое в жизни и судьбе прославленных кладоискателей перекликалось с его жизнью и судьбой.

«Но ветры, течения и судьба опять были против него…» И против Адама было все на свете. Он находился, пожалуй, в еще более отчаянном положении. Что ветры и течения, если знаешь, куда плыть! А вот попробуйте-ка преодолеть мертвую зыбь неизвестности, штиль неведения. Адаму не надо было спорить с пространством, искомое им сокровище залегало где-то рядом, где угодно рядом, может быть, вот тут, под фундаментом его дома, но в том и заключалась сложность, что нахождение чего-то в каком угодно месте равнялось его отсутствию повсюду. «Labor omnia vincit improbus — упорным трудом можно добиться всего, — вспомнил Адам из мудрости, накопленной человечеством, и горько усмехнулся. — Трудом и упорством можно одолеть море и сушу, но что они перед тайной!» Адам знал, что такое истина и чего она стоит. Он знал, что такое ложь и как ею пользоваться. Но что такое тайна, как к ней подступиться, этого он не знал. Здесь не только труд, но и усилие мысли, может статься, ничего не значило. Ложью надо было уметь пользоваться, истиной — обладать, а тайной… В какой связи с тайной он мог находиться? Было слово, но оно давно не посещало Адама, оно порхало где-то там в вечерних сумерках его памяти, не вылетая к свету.

«Не раз случай — великий случай — открывал сокровища, к которым не вело никаких путей», — продолжал читать Адам свою книжку. Здесь он тоже увидел общее с собой. «Сущая правда! Именно случай открыл мне глаза». И тоже было отличие его ситуации от общей. Случай любил неподготовленных, тех, кто вовсе не собирался искать клады. Не человек искал золото, а золото находило его. Адама золото только поманило.

«Сколько, однако, ненайденных сокровищ! Наверное, еще не родились люди, которым они откроются». Страна Эльдорадо, захоронения Алариха I, Аттилы, Чингисхана, клады пиратов, сокровища тамплиеров, золото Гитлера, Роммеля, Наполеона — ничего из этого списка еще не было найдено. Искатели легендарных сокровищ если и находили что-нибудь, так собственную гибель. «Опасное это занятие» — вот что понял Адам, закрыв книжку о кладоискателях. Более ничего она ему не объяснила и выскользнула из ослабевшей руки.

Адам задремал. Он заснул, не утолив жажды познания. Ему приснился отец, безответственный его отец, породивший его, но не научивший жить. Давно забытыми в современной жизни словами он предупреждал, укорял, учил его: «Смотри, чтобы твое исследование не завело тебя в погибель! Жалкий самоучка… Ты был читатель без духовного посвящения, ты созерцал без благоговения, исследовал без милосердия, умствовал без смирения, в твоей учености нет блага и в умозрении мудрости, ты познавал без любви, непричастный к тайнам. Ты обещал обновить мой крест и не обновил».

Адама разбудил громкий металлический стрекот за окном. «Надо бы обновить крест. Что-то часто отец стал сниться. Вот завтра же и обновлю… Нет, лучше памятник поставлю, из мрамора. Найду клад и поставлю. Из натурального мрамора, не из крошки. А как складно он говорил! „Причастный к тайнам“… Да, именно так — причастный… Но что это значит в моем случае?» Стрекот, который оборвал сон Адама, испускал мотодельтаплан, летавший кругами над городом. Это инженер Васьков зарабатывал деньги, прокатывая за плату желающих.