Успеть до Господа Бога - [19]
— Мне кажется, что и тебе нравятся такие истории. Быстрый энергичный шаг, стрельба по прожектору, — лучше, чем рассказы о подвалах.
— Нет.
— Думаю, что да.
— Я рассказал историю об украинцах совсем по другой причине. Когда вечером я вернулся домой, на лестнице стояла Стася. (У нее были длинные толстые косы.) Она плакала. «Что ты плачешь?» — «Я думала, что тебя взяли».
Вот и все.
Видишь, все были заняты важными делами, а Стася ждала весь день, пока я вернусь.
— Последовательность рассказа прервалась на прожекторе. Хотя не знаю, есть ли в нем вообще какая-либо последовательность.
— Это плохо?
— Почему же? Хорошо. Мы не историю пишем. Мы говорим о памяти. Ладно, пусть будет прожектор: Зигмунт его убрал, и вы быстро пробежали… Погоди, а что с его дочкой? Что была в монастыре в Замостье?
— С Эльзуней? Я нашел ее сразу после войны.
— И где она?
— Ее нет. Уехала в Америку. Ее удочерили какие-то богатые люди, очень полюбили. Эльзуня была красивая и умная девочка. А потом покончила с собой.
— Почему?
— Я не знаю. Когда я был в Америке, то пошел к ее родителям. Они показали мне ее комнату. Ничего в ней не изменили. Я так и не знаю, почему она это сделала.
— Все твои рассказы, почти все, оканчиваются смертью.
— Да? Так это те истории. А рассказы о моих пациентах кончаются жизнью.
— Зигмунт, отец Эльзуни, выстрелил в прожектор…
— …мы перескочили через стену и попали в центральное гетто: на Францисканской, во дворе, стоят Блюм (его в той акции не схватили) и Гепнер. Тот, у которого я стащил красный свитер из чемодана. Из настоящей, пушистой шерсти, красивый свитер…
— Знаю. Тося недавно прислала тебе точно такой же из Австралии. А о Гепнере я читала стихотворение: «Песнь о торговце железом, Абрахаме Гепнере». Там, кстати, говорится и о том, что друзья с арийской стороны уговаривали его уйти, но он отказался и остался в гетто до конца. Ты заметил, как в рассказах о гетто часто повторяется одна и та же тема: возможность выйти и решение остаться? Корчак, Гепнер, вы… Может, как раз потому, что выбор между жизнью и смертью является последним шансом на сохранение чести…
— Блюм рассказал нам (во дворе на Францисканской), что был неудачный налет группы АК на стену около Бонифратерской. Что Анелевич сломлен, что оружия нет и что не на что больше рассчитывать… Я ему отвечаю: «Ладно, ладно, только не надо стоять тут». — «А куда идти?» Нас более тридцати человек, но и Гепнер, и Блюм, и все остальные ждут чьих-то приказов, да и я не представляю, куда идти.
Мы спустились в подвал, а вечером Адам говорит, что хочет вернуться за Аней. Просит, чтобы я выделил людей; я спросил, кто хочет пойти, двое или трое согласились, ушли. Потом они рассказали, что укрытие, где были Аня и ее мать, оказалось полностью засыпанным и что шесть человек, не захотевших пойти с нами, погибли тоже.
Может, хочешь спросить, чувствую ли я угрызения совести, что их оставил?
— Не хочу.
— Не чувствую. Но все время неприятно.
На следующий день я встретил всех — Анелевича, Целину, Юрека Вильнера; мы пошли к ним в укрытие, а те девушки, две проститутки, приготовили нам поесть. Гута угощала сигаретами. Тот день был спокойным, хорошим.
Как ты считаешь, о таких вещах можно рассказывать?
— Не понимаю, о чем ты.
— О тех ребятах, которых я оставил во дворе.
Должен ли врач рассказывать о таком? Ведь в медицине важна каждая жизнь, каждый самый маленький шанс ее спасти.
— Может, лучше поговорим о каком-либо прожекторе, прыжках через стену и прочем?
— Но там все было вперемешку. Где-то бегут, потом кто-то гибнет, потом бегут опять; потом Адам высовывает голову из подвала, а у стены крутится граната, я кричу: «Адам, граната!» — и она разрывается почти на его голове. Он выскакивает из подвала, во дворе стоят немцы, но у меня два пистолета — помнишь, на ремнях, — я стреляю.
— Из обоих попадаешь?
— Да нет, ни из одного, но я мог добежать до дома, немцы мчатся за мной, я на крышу — хорошие истории?
— Превосходные.
— Лучше бегать по крышам, чем сидеть в подвале?
— Я предпочитаю, когда ты бегаешь по крышам.
— Тогда я разницы не видел. Увидел ее позже, в варшавском восстании, когда все происходило днем, при свете, в открытом пространстве без стены. Там мы могли наступать, отступать, бежать. Стреляли немцы, но и я стрелял, у меня была своя винтовка, на рукаве — бело-красная повязка[26], у остальных тоже такие повязки, кругом много людей — знаешь, такая замечательная, комфортная борьба!
— Давай вернемся на крышу.
— Я перебежал по ней к другому дому. Все время в том красном свитере; а ведь такой свитер на крыше — отличная мишень; правда, против солнца попасть было трудно. В том доме, на пятом этаже, на большом мешке с сухарями лежал парнишка. Я остановился около него, он дал мне один сухарь, потом еще, но больше давать не хотел. Был полдень, около шести парень умер, и у меня оказался целый мешок с сухарями. К сожалению, прыгать с мешком было трудно, но пришлось, и когда я попал во двор, там лежали убитые пятеро моих ребят. Одного из них звали Сташек. Утром он просил меня дать ему какой-нибудь адрес на арийской стороне, а я ответил: «Еще не время. Рано еще», потому что не было у меня никакого адреса. «Но ведь все кончено, дай мне адрес, пожалуйста». Но адреса у меня не было. Потом он выскочил во двор, и вот теперь я его нашел.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Нагромождение случайностей, везения и невезения… История любви во время Холокоста…Героиня книги Ханны Кралль, варшавская еврейка Изольда Регенсберг, идет на все, чтобы спасти арестованного мужа. Она в последний момент выбирается с Умшлагплац, откуда уходят поезда в концлагеря, выдает себя за польку, попадает в варшавскую тюрьму, затем в Германию на работы, бежит, возвращается в Варшаву, возит в Вену контрабандный табак, проходит через венское гестапо, оказывается в Освенциме, затем в другом лагере, снова бежит, снова попадает в Освенцим… Поезд, направляющийся к газовым печам, останавливается, едва отъехав от станции: Освенцим только что освобожден…Изольда выживает благодаря своей любви.
Ханна Кралль — современная польская писательница. Живет в Варшаве. В начале 70-х годов в качестве журналиста работала в Москве; «российские очерки» составили ее первую книгу — «На восток от Арбата» (1972). Автор более 10 сборников повестей и рассказов. Ее сюжеты легли в основу нескольких художественных фильмов, в том числе одной из частей «Декалога» Кшиштофа Кишлёвского («Декалог VIII»)После выхода книги «Танец на чужой свадьбе» Кишлевский писал Ханне Кралль: «Ты лучше меня знаешь, что мир не делится ни на красавцев и уродов, ни даже на худых и толстых.
«Документальная проза». Фрагменты книги «К востоку от Арбата» знаменитой польской писательницы и журналистки Ханны Кралль со вступлением польского журналиста Мариуша Щигела, который отмечает умение журналистки «запутывать следы»: недоговаривать именно в той мере, которая, не давая цензору повода к запрету публикации, в то же время прозрачно намекала читателю на истинное положение вещей в СССР, где Хана с мужем работали корреспондентами польских газет в 60-е гг. прошлого столетия. О чем эти очерки? О польской деревне в Сибири, о шахматах в СССР, об Одессе и поисках адреса прототипа Бени Крика и проч.
Фашистские войска вступили на территорию Польши в 1939 году, а уже в сороковом во многих городах оккупированной страны были созданы «еврейские жилые районы» — отгороженные от остальной части города кварталы, где под неусыпной охраной жило, а вернее, медленно умирало загнанное туда еврейское население. Начавшаяся вскоре планомерная ликвидация гетто завершилась в сорок третьем году. Однако в Варшаве ворвавшимся на улицы гетто вооруженным фашистским отрядам неожиданно было оказано сопротивление. Неравная борьба продолжалась недолго: в середине июля развалины полностью уничтоженного района окончательно опустели.
Ханна Кралль – знаменитая польская писательница, мастер репортажа, которую Евгений Евтушенко назвал “великой женщиной-скульптором, вылепившей из дыма газовых камер живых людей”. В настоящем издании собрано двадцать текстов, в которых рассказывается о судьбах отдельных людей – жертвы и палача, спасителя и убийцы – во время Второй мировой войны. “Это истории, – писал Рышард Капущинский, – адресованные будущим поколениям”.Ханна Кралль широко известна у себя на родине и за рубежом; ее творчество отмечено многими литературными и журналистскими наградами, такими как награда подпольной “Солидарности” (1985), награда Польского ПЕН-клуба (1990), Большая премия Фонда культуры (1999), орден Ecce Homo (2001), премия “Журналистский лавр” союза польских журналистов (2009), Золотая медаль “Gloria Artis” (2014), премия им.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.