Ускользающая темнота - [23]

А материн ухажер тоже хорош. Хоть деньги у него водятся, но вор – он везде вор. Катя мечтала о принце. С чего нужно начинать? Найти более-менее приличную компанию. И уж если так получилось, что Варе хочется ее развлекать, раз уж у этой шутихи есть такой симпатичный старший брат, то почему бы с ней не пообщаться. Может, какой толк и будет из этой так называемой дружбы. К тому же комната в коммуналке – это не барак. У них, кстати, до войны тоже была хорошенькая комнатка, но что ж поделать, если именно их симпатичный старинный двухэтажный домик был разрушенным.

А какая оказалась квартира у этой никудышной Зои! И папочка профессор. Кто бы мог подумать. Ну зачем такой страшиле своя комната с диванчиком, на котором сидят в рядок куклы, а их сам папочка ей же и делает. Одним все, другим ничего. Конечно, самая красивая из кукол Снежная королева. Такая должна быть у нее, у Кати. И папа такой, и квартира, и даже нянька эта дурацкая, которая болтает без остановки! «Зоинька, девочки». Тьфу, противно слушать. Ну у них она еще и за прислугу. У нее, этой прыщавой толстухи, еще и прислуга есть. А Варька тоже хороша, накинулась на картошку, будто никогда не видела. Да еще давай трепать, кто где живет. Хорошо, не успела сказать про барак. А эта страшила носится, «девочки то, девочки это». Дура, дура, дура! Ненавижу! Катя сидела на продавленном, скрипучем диване и пыталась читать книгу, но мысли после посещения одноклассницы пришли в полный разброд. Зависть терзала ее. Она с силой швырнула учебник в стену.

– Ну ничего, я вам еще всем покажу. И этой Зое тоже.

Встреча в «Парусе»

Москва. Наше время

Уже пятнадцать минут Катя сидела в «Парусе» за столиком у окна и поглядывала на улицу. К тротуару подрулила новенькая серебристая «Ауди». Из машины вышел Сергей с букетом белых цветов. Хрюкнула сигнализация, непослушные руки вцепились в стакан с водой.

Он кинул куртку на стул, отработанным небрежным жестом позвал официанта.

– Здравствуй, радость! – Поставил цветы в принесенную вазу, подвинул ее к Кате. – Это тебе. Ты еще любишь белые цветы?

– Люблю, только что я Стасу скажу?

– А ты их выкини потом, а пока пусть здесь стоят.

– Жалко.

– Жалко у пчелки. Как дела?

– Все нормально, а у тебя?

– Дела идут, контора пишет. Вот квартиру снял, сделаю ремонт – приглашу в гости. Вообще мы в Германии уже давно живем. Сюда я магазин приехал открывать. Пашем с Ладкой как звери. Зато результат налицо.

– Может, не будешь рассказывать, что вы там с Ладкой делаете? Мне не очень интересно. Зачем звал, хвастаться достижениями? Я рада за тебя.

– Какая ты, Катюш, кусачая стала, раньше другая была.

– Добрые люди научили.

– Попрошу без намеков. Да, действительно, что я все о себе и о себе. Я тебя не видел давно, соскучился. Думал, как только ступлю на родную землю, так сразу Катюху разыщу, встретимся по-приятельски. А ты, похоже, и не рада вовсе?

– Отчего ж, рада. Расскажи про Германию.

Без умолку болтая, Сергей уплетал салат, а Катя, ковыряя маленькой ложечкой остывший жюльен, смотрела на него, слушала и думала, что он совсем не изменился. Тот же взгляд, тот же голос, те же манеры, те же шутки избитые, но почему-то смешные в его исполнении. Никогда она его не забудет. Попроси он ее вернуться – бросит все и уйдет к нему. И страх залил все в районе солнечного сплетения, и был он вязкий, липкий и сладкий, как мед.

Свидание

Москва. 200... год

А тогда бушевала весна и после Ленкиного звонка и Сережиного вчерашнего обещания юная Барби, поселив в душе надежду, постоянно проверяла, работает ли телефон, хорошо ли лежит трубка, с трепетом в простреленном купидоном сердце отвечая на каждое треньканье. Но Сергей, следуя своей всегдашней тактике (она просто об этом не знала), решил выдержать Катю хорошенечко, как кедровые орешки в водке, и объявился только на следующих выходных, когда она, вдоволь похандрив, списала его молчание на свои недостатки и совсем отчаялась. И когда он все-таки позвонил, не раздумывая согласилась с ним встретиться.

Прошли вниз по Горького до Красной площади, потом по Большой Никитской до ТАССа, добрались до Бронной, решили податься на Патрики. Сергей рассказывал о своем городе, о родителях, о море, которое обожал, и заявил, что, когда вырастет и разбогатеет, у него обязательно будет яхта. Сказал, что его отец, следователь Сочинской прокуратуры, знает в городе кучу важных людей, и некоторые из них за немалые деньги посодействовали переводу сына в московский иняз, потому что, продолжил он, «папик считает, что у меня невероятные способности к языкам и овчинка выделки стоит. И правда, что мне в тамошнем педе прозябать, среди сочинских девок, когда тут кругом такие красавицы, Катюш?! И весело подмигнул.

Ее немного коробили простецкие откровения спутника, но, с другой стороны, и нравились, потому что, будучи сама нерешительной и постоянно задумываясь над вопросом «сказать или не сказать», она часто потом жалела о несделанном, несказанном.

– Я бы уже бросил что-нибудь в топку. А ты?

Катя тоже была не прочь перекусить, но скромно отказалась, так как искренне думала, что у студентов вечно с деньгами проблемы, независимо от того, кто у них родители. Вот, например, Ленка. Шмоток куча, разносолы разные в холодильнике, а денег вечно не хватает, хоть папа с мамой и подкидывают. Поэтому она не хотела разорять Сергея на ужин.