Ушли клоуны, пришли слезы… - [166]

В ноль часов тридцать семь минут Александра Гордон потеряла сознание.

Барски вызвал из терапии врача, который сделал Александре укол. Оглядев всех присутствующих, терапевт сказал:

— Вы все готовы. Примите таблетки и постарайтесь полежать, отдохнуть.

— Вот уж нет, — сразу отказался Барски. — Я транквилизаторов не принимаю. Надо, чтобы мысль работала четко.

— Примешь ты таблетки или не примешь, голова у тебя работать все равно не будет, — сказал врач. — Если не повезет, дело может затянуться на несколько дней. Отдаешь себе отчет? К тому времени все вы рехнетесь. Вот. Я принес вам кое-какие снадобья. Не смейтесь. Мой тебе совет: ляг, постарайся уснуть. Это я тебе как врач и товарищ говорю. И не только тебе, Ян, а всем. Лучше всего дома, в своей постели. И ты, Ян, не колотись. Если эта скотина позвонит сюда, я тебя сразу вызову.

— Ваш коллега прав, — сказал Сондерсен. — В моей жизни это не первый случай подобного рода. Все по домам! Фрау Десмонд! Может быть, вам стоит остаться здесь вместе с доктором Барски?

— Да, — сказала Норма. — Ян, пойдем! Я остаюсь в клинике. И прими таблетку! Мы все примем. Пожалуйста, прими!

Барски взял лекарство, которое протянул ему врач, проглотил и запил водой.

— А Миле дай две таблетки, — сказал врач. — И в восемь утра еще две. Ей будет необходимо. — Кивнув всем, он вышел.

— Выходит, мы абсолютно бессильны, — сказал Сасаки.

— Да, надеяться нам не на что, — сказала Александра. — Нет, сдурела я, что ли, — будем надеяться, что Еля спасется.

Каплан бегал по кабинету, как тигр в клетке.

— Проклятье, — сдавленно проговорил он. — Не может быть, чтобы никакого выхода не было.

— Выхода нет, Эли, — сказал Сасаки.

— Выход всегда отыщется, — упрямо проговорил израильтянин. — Надо только найти его.

Алвин Вестен встал и пошатнулся.

— Господин министр! — подбежал к нему Каплан. — Вам нехорошо?

— На воздух! — сказал старик. — Мне нечем дышать. Проводите меня, пожалуйста!

Петра Штайнбах села на кровати, услышав в коридоре чьи-то шаги. В ее комнате в инфекционном отделении загорелся свет.

— Эли! — поразилась Петра. — Что ты здесь делаешь?

Каплан прошел к ней через шлюз. Он был сейчас в защитном костюме.

— Не сердись на меня, Петра, что я разбудил тебя в такую пору. Мне очень нужно с тобой поговорить.

Для начала он начал убирать со стола на подоконник эскизы, чертежи, выкройки, газеты и журналы. Петра спрыгнула с постели и в ночной рубашке подбежала к нему:

— Что ты такое делаешь? Мне все это завтра утром понадобится. Ты все перепутал, как я теперь разберусь! Обалдел ты, что ли, Эли!

— Когда-то это был стол Тома, — сказал он.

— Да, и что с того? Когда это было?

Не обращая внимания на Петру, Каплан сел на стул, включил компьютер-терминал и вложил в него дискету. Быстро заколотил по клавишам. Аппарат тихонько загудел.

— Вот это мне нравится, — сказала Петра. — Целыми днями никто из вас ко мне не заглянет. Я хочу сказать, в последнее время. И вдруг ты являешься посреди ночи, будишь меня. Нет, я правда рада всем, кто ко мне приходит. Но ты, по-моему, рехнулся. — Она принялась складывать эскизы в стопочку. — Моя новая летняя коллекция. Нет, вы только подумайте! Я тут сижу, голову себе ломаю, разработала все варианты: и морской, и домашний, и деловой, и ностальгический. А вот смотри, идеальный летний костюм: блузка-жилетка и юбка — расклешенная, но на пуговицах…

— Петра!

— Что, Эли? Нравится тебе?

— Высший класс, — сказал он, не поднимая головы. — Колоссально. Но прошу тебя, ради всего святого, ложись в постель, будь умницей и помолчи.

Терминал гудел и гудел.

— Я уже все слезы выплакала, — сказала Мила примерно в час ночи. — Плачь не плачь, не поможет. Остается только молиться. Ну как он, Всевышний, допускает такое, ума не приложу! Прости, Господи, меня грешную! Ох, сударь, где же наша бедная крошечка? Никакие они не люди, изверги эти. Звери они дикие. Что это за жизнь такая? Нет, никакая это не жизнь, лучше б мне умереть, глаза б мои этого не видели. Поставить кофе?

— Вам лучше прилечь сейчас, Мила, — сказала Норма.

— А по чашечке кофе?

— После таблеток нельзя, — предупредил Барски.

— Тогда чай, — сказала Мила.

Когда она принесла на подносе чашки и сахарницу (Норма с Барски сидели в кабинете), зазвонил телефон. Барски схватил трубку — и тут же включился магнитофон.

— Ага, теперь трубку сразу снимаете, — услышал он искаженный мужской голос. — Уже лучше. Вы хотели услышать голос вашей дочери… — Через несколько секунд в трубке прозвучал сдавленный и дрожащий голосок Ели:

— Ян, Ян, они подарили мне книгу сказок! И сказали, что если ты сделаешь, что они от тебя хотят, угостят меня мороженым. Клубничным и шоколадным. Сколько я захочу.

И тишина.

— Вы хотели убедиться, жива ли она? Убедились? — проговорил незримый собеседник. — Она получит мороженого сколько пожелает, если вы не заупрямитесь. А если заупрямитесь — сами понимаете, что будет… — и связь прервалась.

— Это моя крошечка? — воскликнула Мила. — Вы, сударь, с моей крошечкой говорили?

— Да, она.

— Значит, живая! Дай Бог здоровья моей крошечке! И прости меня, дуру старую, за мои слова. Прости…

— Да замолчите вы наконец! — выкрикнул Барски.