Ушкуйники - [85]

Ситуация кардинально изменилась, когда пал последний оплот крестоносцев в Святой земле, а тевтонцы, после перенесения в 1309 году резиденции великого магистра в Мариенбург, начали систематический и организованный натиск на Литву. Европейское рыцарство немедленно устремилось в новый, теперь уже северный Крестовый поход. Польша, Скандинавия, Голландия, Фландрия, Лотарингия, Франция, Англия и Шотландия вошли в список стран, примкнувшим к прусским походам. При этом в отличие от средиземноморских Крестовых походов, в коих участвовали представители разных сословий, прусские походы являлись уделом исключительно дворянства, включая коронованных особ.

Большую часть «паломников» финансировал сам орден, выдавая им через свои представительства в крупных европейских городах и торговые конторы Ганзы кредиты, которые крестоносцы обязывались вернуть за счет будущей военной добычи. Поскольку тевтонцы были весьма заинтересованы в притоке подкреплений, возможные финансовые потери в подобных сделках их не пугали. Сами же крестоносцы не становились при этом ни наемниками, ни подчиненными ордена, ибо не состояли у тевтонцев на службе и были для них именно «гостями». Прибывавшие в орденское государство «гости» собирались, как правило, в Мариенбурге, в крупных городах Данциге, Торне и Эльбинге, но основным местом встречи служил Кёнигсберг, ибо именно оттуда войска обычно и выдвигались на Литву. «Гости» организовывались в отряды по землям, из которых прибыли, причем рыцари империи традиционно сражались под хоругвями с изображением святого Георгия, а рыцари других стран – под стягами с ликом Девы Марии.

Сегодня Дитрих фон Альтенбург не мог отделаться от тревожного предчувствия, овладевшего им буквально накануне приезда Генриха фон Плоцке. Он даже вышел на валы крепости, дабы убедиться, что Ландесхуту ничто не угрожает. Однако везде было тихо-мирно, в крепостном рву плескались утиные выводки колонистов, река неспешно несла свои воды к морю, а природа щедро благоухала сладкими летними запахами. С сомнением оглядев переброшенный через ров мост, комтур мысленно дал себе слово, что на следующий год непременно сделает его подъемным. Пруссов он не боялся: у них не было достаточного числа воинов, чтобы решиться на штурм крепости, да и вооружение обещало желать лучшего. Но вот литвины могли доставить немало неприятностей. Они умели пробираться по лесам столь скрытно, что даже лучшим разведчикам ордена не удавалось их обнаружить. Да и нападали внезапно, стремительно, со знанием дела. К тому же имели рыцарское вооружение, что в случае их нападения еще более усугубило бы положение обитателей Ландесхута.

Впрочем, за саму крепость Дитрих фон Альтенбург особо не переживал. Его небольшой отряд кнехтов (остальные воины Ландесхута ушли в поход) состоял сплошь из видавших виды ветеранов, способных отбиться от любого врага. Или по крайней мере продержаться до подхода помощи из близлежащих замков. Окинув напоследок взглядом пустынную дорогу, тянувшуюся к замку по берегу реки и мимо вырытого посреди поселения колонистов пруда, у которого резвилась сейчас детвора, Дитрих фон Альтенбург сокрушенно вздохнул и отправился разбираться с варварами, посмевшими косить сено на заливных лугах без его разрешения. Добровольные помощники из слуг местного нобиля, принявшего христианство, задержали и доставили в крепость двух скаловитов-язычников с телегой, груженной сухим сеном. Теперь варвары угрюмо топтались возле запряженной в большой воз неказистой лошадки, дожидаясь своей участи без особой надежды на снисхождение.

Долго разбираться комтур не стал. Лошадь и сено приказал реквизировать, а язычникам всыпать для начала по двадцать плетей – порядок есть порядок, – а затем передать обоих канонику, чтобы тот подготовил их к таинству крещения и обращению в истинную веру. Если же наотрез откажутся от смены веры (такое случалось, и нередко), тогда без лишних разговоров отправить на корм рыбам.

Приезд маршала несколько развеял мрачные мысли комтура. Правда, он недолюбливал Генриха фон Плоцке – за предоставление рыцарям и сариантам Кёнигсберга вольностей, никоим образом не согласующихся с уставом ордена. Однако то, что в сражениях маршал всегда храбро бился в первых рядах и отменно владел всеми видами оружия, в какой-то мере оправдывало его в глазах Дитриха фон Альтенбурга, открыто придерживающегося старых традиций.

За щедро накрытым столом расположились сам хозяин Ландесхута, маршал, Бернхард фон Шлезинг, Адольф фон Берг и сембийский фогт Герхард Руде. Комтур пил умеренно и в основном помалкивал, слушая остальных. Точно так же вел себя и всегда немногословный Адольф фон Берг. А вот фон Шлезинг мало того, что почти не умолкал, так напоминал еще и бездонную бочку: вливал в себя кубок за кубком и, казалось, ничуть не пьянел, лишь лицо все более наливалось кровью. Маршал, напротив, пил мало, зато ел за двоих. Так приучила его походная жизнь: не поешь плотно, пока есть возможность, – протянешь ноги, когда станет не до еды. Что касается фогта, то он лишь часто и услужливо хихикал над остротами фон Шлезинга и подобострастно поддакивал нравоучениям Генриха фон Плоцке. Пил при этом немного, мелкими глоточками, словно стесняясь, а ел как старый скряга: тщательно пережевывая каждый кусочек и неспешно обгладывая мясо до самой кости.