Уши святого Мартина - [2]

Итак, при деятельном участии отца Фернандо обитель св. Маргариты процветала. Сам Великий инквизитор еженедельно наведывался туда. Он приезжал, дабы свершить опасный подвиг изгнания беса из молодых колдуний. Известно, что для этого нагую колдунью нужно оставить на ночь в монастыре вместе с монахом, у которого на шее надета ладанка св. Парамония. Действием тонзуры, ладанки и благочестия бес обязательно будет изгнан.

Эту систему тоже изобрел Фернандо, и благодаря ей много хорошеньких молодых колдуний избегло костра и было спасено для церкви христовой. Потом их оставляли в монастыре для присмотра за скотом и огородом.

Итак, к аббату Фернандо направилась делегация братьев из ордена св. Антония. Они нашли Фернандо восседающим в трапезной вместе с Великим инквизитором.

Помещение было расписано древним испанским живописцем. Фрески должны были напоминать проголодавшимся братьям о неисповедимом милосердии божием и о дарах его, посылаемых безгрешным францисканцам. На стенах были изображены целые окорока, жареные цыплята, форели, первосортные омары. Все это летело с неба, прямо из Божиих рук, а набожные францисканцы на лету подхватывали чудесную снедь.

Господь не оставляет францисканцев своими заботами: его волей два маленьких ангелочка усердно дуют в зад серне, что попалась в монастырский капкан (дабы серна не протухла) …

Над дверьми великолепная фреска: крепыш-ангелок поворачивает на вертеле над очагом сочного дикого вепря. Внизу надпись по-латыни: «Пламя — утешение для праведных и страх еретикам».

В эту трапезную и вступили посланцы за советом.

Я упомянул, что в трапезной сидело два человека. Кроме них, был еще третий: на полу, свернувшись калачиком, храпел отец-эконом. Он первый вышел из строя.

Сидевшие за столом с трудом поднялись на ноги и приветствовали гостей. Затем они плюхнулись обратно на скамью к, осенив себя крестным знамением, рявкнули: «Ура святому Антонию!»

Когда все подкрепились вином, начался разговор о борьбе с еретическим обожествлением Мартина Барбарелло.

— Старая кастильская пословица гласит, — молвил гранд Мануэль Форенас, возглавлявший делегацию: — «Самый большой собор — в Севилье, самый богатый — в Толедо и самый красивый — в Компостело». Видимо, теперь придется переделать ее в таком духе: «Самое большое количество еретиков — в Толедо, а в Севилье их немногим меньше…».

Великий инквизитор отозвался мрачно:

— Вам известно, что я сделал все, что было в моих силах. Разве на майских церемониях, благодаря моим стараниям, алебарды королевских гвардейцев не были украшены младенцами беггардистских еретиков? Чего уж больше. В последний раз мы прикончили еще два десятка еретиков, а теперь не было бы убито и одного, ибо мои воины сами прониклись проклятой ересью. Какой позор для нашего славного прошлого! Воины святой инквизиции исповедуют ересь. Но вы еще не представляете себе всю глубину падения. Я вам расскажу… разумеется, по секрету…

Недавно у нас в темнице сидел один еретик, который утверждал, что земля круглая и что она вертится. Ему предстояла «пытка шести степеней», дабы вырвать у этого богохульника признание в сношениях с дьяволом.

Спускаюсь я к нему в подземелье — и что же? — вместо стонов и криков, вместо пыточной машины этот тип с палачом и мерзавцами, его подручными, комфортабельно устроился на груде испанских сапог. Вся компания хлещет спирт и рассказывает неприличные анекдоты о ее величестве королеве Изабелле. В протокол заранее внесено, что бакалавр отрекся от греховного учения, признал его дьявольским наваждением и принял все постулаты нашей веры. А писец священного трибунала, пьяный в стельку, добавляет в протокол, что «кощунственный бакалавр перенес всю пытку, не моргнув глазом», и он, писец, якобы собственными глазами видел, как два божиих ангела снимали еретика с колеса.

Палач и его бездельники совершенно распоясались и заявили, что писец обсчитался: не два, а три ангела снимали еретика с колеса, а четвертый в это время забавлялся с парой испанских сапог.

— Как видите, — заключил Великий инквизитор,-я остался с носом и был вынужден назначить этого мерзкого бакалавра настоятелем храма св. Онуфрия. Ведь, кроме должности Великого инквизитора, я еще занимаю пост архиепископа по совместительству. Приходится быть и политиком и дипломатом. И, знаете ли, я пришел к выводу, что все эти аутодафе, четвертования, колесования и прочее хороши лишь в определенных условиях. Обстановка меняется, друзья моя, и убеждения тоже. Кто бы мог подумать, что придет время, когда палач осмелится бражничать с осужденным. Если дело пойдет так, то, пожалуй, не мы их, а они нас вздернут на крючья…

Наступила пауза. Сонный отец-эконом на полу бормотал что-то нечленораздельное.

— Наступила полоса упадка, — задумчиво произнес Великий инквизитор.

Аббат Фернандо добродушно усмехнулся. — Не принимайте этого близко к сердцу, друзья мои. В успехе учения Мартина Барбарелло виноваты мы сами. Почему до сих пор мы не создали в народе настоящей широкой популярности какого-нибудь святителя?..

— Орден святого Антония, —сказал глава ордена, — вместе с орденом Сант-Яго и братством де Ло-Новос постановил обратиться к вам с этим делом, досточтимый отец Фернандо. Создайте для бедного народа нового святителя…