Уши Джонни Медведя: рассказы - [2]

— Вот видишь, — тихо сказала она. — Все получилось так, как я хотела.

— Красиво, — сказал Гарри. — Очень красиво.

— Мне даже грустно, что все кончилось. А вообще я рада. Мы ничего не будем менять в саду, правда, Гарри? Если куст погибнет, — мы посадим точно такой же и на прежнее место.

— Смешная маленькая сумасбродка, — улыбнулся он.

— Видишь ли, я думала об этом так долго, что это стало частью меня. Изменить что-либо — значит оторвать кусок моего сердца.

Он протянул руку, чтобы приласкать Мэри, но так и не дотронулся до нее.

— Я очень люблю тебя, — сказал он и, помолчав, добавил: — И боюсь.

Она улыбнулась.

— Ты? Боишься меня? Что же тебя пугает во мне?

— Ну, ты какая-то недотрога. В тебе есть что-то загадочное. Должно быть, я и сам не знаю, что именно. Ты вроде своего сада… неизменяемая. Да, именно такая. Я боюсь ходить по саду. Боюсь потревожить твои растения.

Мэри была довольна.

— Милый, — сказала она. — Ты позволил мне делать все, что я хочу. Благодаря тебе сад стал моим. Да, да, милый!

И она позволила ему поцеловать себя.

III

Он гордился ею, когда люди приходили к ним обедать. Она была так хороша, держалась так уверенно — словом, была безупречна. Ее вазы с цветами были изысканны, но она говорила о саде скромно, как бы стесняясь, почти так, как говорила бы о себе самой. Иногда она водила гостей в сад.

— Не знаю, будет ли она счастливой, — говорила Мэри, показывая на фуксию, словно растение было человеком. — Ей пришлось давать усиленное питание, прежде чем она освоилась.

Она улыбалась своим мыслям.

Во время работы в саду она была восхитительна. На ней было яркое ситцевое платье, довольно длинное, но без рукавов. Она где-то раздобыла старомодную панамку. Руки ее были защищены плотными перчатками. Гарри любил наблюдать, как она расхаживает с мешочком и совком и сыплет удобрения под цветы. Ему нравилось выходить вместе с ней по ночам уничтожать слизней и улиток. Мэри держала фонарь, а действовал сам Гарри, он давил слизняков и улиток, превращая их в липкую, скользкую массу. Он знал, что ей, наверно, противно смотреть на это, но фонарь ни разу не дрогнул в ее руке. «Храбрая девочка, — думал он. — За этой хрупкой красотой скрывается выдержка. Она даже охоту на вредителей умеет превращать в увлекательное занятие».

— Вон большая, ползет и ползет, — говорила она. — Она хочет съесть этот большой цветок. Убей ее! Убей скорей!

После таких вылазок они возвращались в дом, весело хохоча.

Мэри беспокоилась о птицах.

— Они не слетают пить, — жаловалась она. — Их совсем мало. Хотела бы я знать, чего они боятся.

— Может быть, они еще просто не привыкли. Они будут прилетать позже. Наверно, где-нибудь бродит кошка.

В лицо ей бросилась краска. Она вздохнула и надула хорошенькие губки.

— Если это кошка, я положу в саду отравленную рыбу! — воскликнула она. — Я не дам кошке охотиться за моими птицами!

Гарри пришлось успокаивать ее.

— Знаешь, что я сделаю? Я куплю духовое ружье. И если кошка появится, мы можем подстрелить ее. Это не убьет кошку, но ей будет больно, и она больше не вернется сюда.

— Хорошо, — сказала она уже более спокойно. — Так будет лучше.

Сидеть по вечерам в столовой было очень приятно. Ровным пламенем горел камин. Если была луна, Мэри гасила свет, и они сидели, глядя в окно на залитый голубоватым, холодным светом сад и на тени от дубков.

Там царило спокойствие и постоянство. Но за садом начинались темные заросли.

— Это враг, — сказала Мэри однажды. — Это мир с его грубостью, неразберихой, неопрятностью хочет ворваться в мой сад. Но он не может, потому что фуксии не пускают его. Вот для чего там фуксии, и они знают это. Птицы могут прилетать свободно. Они живут в диком мире, но они прилетают в мой сад отдохнуть и напиться. — Она тихо засмеялась. — Гарри, во всем этом есть что-то глубокое. Я не знаю, что именно. В саду уже начинают появляться перепелки. Сегодня вечером по меньшей мере дюжина побывала у бассейна.

— Жаль, я не могу понять, что у тебя на уме, — сказал он. — Ты вроде бы скользишь по поверхности всего и в то же время холодна, сосредоточенна. Ты такая… уверенная в себе.

Мэри присела к нему на колени.

— Нет, не такая уж я уверенная. Ты не знаешь. И я рада, что ты не знаешь.

IV

Однажды вечером, когда Гарри читал под лампой газету, Мэри вскочила.

— Я забыла на земле свои садовые ножницы, — сказала она. — Они заржавеют от росы.

Гарри поглядел на нее поверх газеты.

— Принести их тебе?

— Нет, я сама. Ты их не найдешь.

Она вышла в сад, нашла ножницы и из сада стала смотреть через окно в столовую. Гарри все еще читал газету. Комнату всю было видно как на картинке, как на сцене перед началом пьесы. В камине трепетало пламя. Мэри смотрела, не двигаясь. Вот большое глубокое кресло, в котором она сидела минуту назад. Что бы она делала, если бы не вышла в сад? Если бы в сад вышла ее душа, ее ум и зрение, а Мэри осталась в кресле?.. Вот ее нежное, одухотворенное лицо повернуто в профиль, она задумчиво смотрит на камин.

— О чем она думает? — шептала Мэри. — Что происходит в ее головке? Встанет ли она? Нет, все сидит. Платье слишком открытое, видишь, как оно сползает с плеч. Но это довольно мило. Видна небрежность, но изящная и милая. А теперь она улыбается. Должно быть, думает о чем-то приятном.