Ущелье Батырлар-Джол - [36]

Как ни тяжело было Григорию Степановичу наносить этот удар Павлу, но к началу лета пришлось признать намеченный план неосуществимым. Выведение формы, пригодной для скрещивания с теми растениями, что вывел Петренко за четыре года работы, нужно было начинать теми же методами, только перенеся опыты в другие климатические условия. В конце мая Петренко уехал на Украину.

Но и там работа, по-видимому, не ладилась. Павел отвечал на вопросы Жени односложно и мрачно. Его терзали какие-то беспокойные мысли. Он часто писал Григорию Степановичу. Полученные им самим письма читал долго, изучая каждое слово. Потом начались телеграммы. Иногда их приносили по две в день. Наконец явился и сам Петренко — похудевший, осунувшийся, но по-прежнему спокойный, бодрый, уверенный.

Женя не знала, кто был автором этого проекта — организовать экспедицию в ущелье Батырлар-джол, чтобы привезти драгоценную пыльцу гигантского кок-сагыза.

Утром ее встретил в коридоре Григорий Степанович и предупредил о выезде в горы. А после завтрака отряд в количестве 13 человек на лошадях уже двигался на север, к предгорьям Тянь-Шаньского хребта.

Она с печалью в сердце вспоминала о том, как холодно и сурово простилась с Павлом, провожая его и Петренко в опасный поход, с гнетущим беспокойством просыпалась каждое утро, отмечая еще одни сутки, проведенные в разъедающей тоске об ушедших. И на пятое утро настояла на том, чтобы отправиться на помощь.

Вот почему так мрачно было у нее на душе в этот день и так мало обращало на себя ее внимание все окружающее. Она карабкалась по крутизне скал, вдавливая шипы ботинок в выветрившиеся камни. Останавливалась, оценивая предстоящий путь наметанным взглядом альпиниста. Советовалась с Борисом — и снова устремлялась вперед, увлекаемая тоской и беспокойством. Она думала об обоих: ей казалось сейчас, что оба — и Павел, и Григорий Петренко — ей одинаково дороги. Но когда представляла она себе несчастье с Павлом, когда в ее воображении возникало его недвижное, окровавленное тело, распластавшееся на дне ущелья, кровь отливала от щек и сердце наливалось тупой, тяжелой болью.

Ветер свистел в ушах, трепал темные локоны, выбивающиеся из-под берета. Отряд приближался к перевалу — седлу между двумя ледниками. Идти становилось все труднее и труднее. Иногда набегали волны густого тумана — и опять раздвигались, открывая величественную панораму гор.

Борис удивлялся выносливости девушки. Она шла ровным шагом, не проявляя усталости, первая поднималась с привала и двигалась так, точно позади не было двадцати километров труднейшего пути.

Уже смеркалось, когда они преодолели последние метры подъема. Косые лучи солнца скользили по слежавшемуся льду под ногами. Ветер выл и свистел, прогоняя над перевалом густые пласты тумана, скрывающего все впереди.

Внезапно туман рассеялся. Внизу, на страшной глубине, в сизом полумраке сгустившихся сумерек блеснул темный овал озера. Из груди девушки вырвался вздох облегчения.

— Ну, давайте искать ночлег! — властно сказала она.

7

Никогда за всю свою жизнь Борис Карцев не испытывал ощущения такой подавленности масштабами окружающего.

Пять песчинок, катящихся по склону вулкана, — таким представлялся ему отряд, спускающийся по отвесным скалам в головокружительную бездну долины Батырлар-джол. Глубоко внизу блестело озеро. Но сколько карнизов ни оставалось вверху, над их головами, все так же пугающе далеким оставалось голубое зеркало воды с отраженными в нем белыми вершинами гор Почти беспрерывно на канатах, поддерживая друг друга, спускались они, гонимые острым, разъедающим беспокойством за пропавших товарищей, не представляя себе, как же удастся им вернуться по этим непреодолимым подъемам.

Это был бесконечно утомительный путь. Карцеву казалось, что временами он достигает предела утомления: руки переставали удерживать канат, пальцы разжимались, наступало мгновение внезапного, парализующего бессилия. Но он поднимал глаза вверх — встречал испытующий, участливый, но без тени жалости, сверкающий взгляд Жени Самай, встряхивался, сжимал зубы и полз дальше. И вот наконец безмолвные от усталости, едва преодолевая дрожь в мышцах и суставах ног, остановились они у подножия стены, с которой спустились, всматриваясь в расстилающиеся перед ними холмы предгорий и берег озера, окруженный широкой зеленой полосой камыша.

— Ничего не видно, — резюмировал доктор Попов итоги наблюдений.

— Отдохнем и в путь! — коротко отозвалась Женя, сбрасывая с плеч рюкзак.

После шестичасового качания на канатах над бездной невыразимо приятно было лежать не двигаясь ощущая спиной незыблемость массивов земли. Но отдых был недолгим. Спустя полчаса они шли вдоль озера один на двадцать метров от другого, прочесывая стометровым гребнем холмы предгорий. Борис шел слева от Жени, временами перекликаясь с ней и каждый раз чувствуя в звуке ее голоса нарастающую тревогу.

На очередном привале она присела около лежащего лицом кверху Бориса.

— Скажите, Борис, — спросила она его нерешительно, но смотря ему, по своей привычке, прямо в глаза, — сегодня… рано утром… когда мы начали спуск… вы ничего не слышали?