Усадьба-призрак - [17]

Пристав как очумелый запустил в варенье всю свою дрожащую пятерню. Безотчетно он поднес ее ко рту, видимо намереваясь отведать купеческого вареньица, но спохватился и отдернул руку. И тут и он, и батюшка, и городовой — все одновременно — оглянулись на Капитолину Матвеевну, которая, кажется, была близка к умопомешательству.

— Ты что же, матушка, шутить вздумала над полицейскою властью?! Да ты смутьянша! — трубно рокотал Артамонов, наступая на полумертвую от страха купчиху. — Я же тебе за такое знаешь что!.. Ты у меня!.. Да ты здорова ли? — вдруг спросил пристав. — Не повредилась ли в уме? Это каково же придумать такое! Гузеев!

— Слушаюсь! — отозвался городовой.

— Ты посмотри: она же не в своем уме!

— Так точно, ваше высокоблагородие! Сдурела-с.

— Ну, брат, и представленье сочинилось! Вот я доложу завтра их превосходительству об убийстве в части. Уж и посмеемся!.. — Артамонов был совершенно счастлив. — Садись-ка, Гузеев. Пиши бумагу, — распорядился он. — Все как есть пиши. А я, пожалуй, пойду. Утомился — нет сил.

Он направился было к дверям, глядя при этом на хозяйку с самым искренним состраданием, но его задержал отец Александр.

— Подождите, Николай Пантелеймонович. Осмелюсь высказаться… Если позволите… Но у меня есть сомнения! По-моему, в этом происшествии не все ясно.

Артамонов помрачнел. Лишь священнический сан отца Александра не позволял приставу вскипеть.

— Ну что же тут еще не ясно? — сдерживаясь, процедил он.

— Я говорил вам уже, Николай Пантелеймонович, что слышал сильный грохот со стороны дома Капитолины Матвеевны. Спросите у дворника, у других соседей. Наверно подтвердят. А значит, кто-то этот шум произвел. Сам собою он не мог случиться. Не так ли?

— Гузеев, — проговорил Артамонов, — погоди-ка писать.

— Капитолина Матвеевна, а где Ольга Алексеевна твоя? — поинтересовался батюшка.

— Да где ей быть? У себя в комнатах, — не понимая, зачем ее об этом спрашивают, и вообще ничего в происходящем не понимая, ответила Карамышова.

— А что делает?

— Так спит.

— Верно знаешь?

— Да уж куда… Заходила к ней давеча — спит голубушка моя.

— Слушай, Капитолина Матвеевна, а ты давно полы мыла здесь, в комнате у жильца? — опять как будто не к месту спросил отец Александр.

— Не помню, правду сказать, батюшка. Давно.

— Да. И вот посмотрите, Николай Пантелеймонович, видите — на полу остались следы, там, где раньше стоял стол. Видите — четыре квадратика от ножек.

Он стоял там, наверное, очень долго. Возможно, не один месяц. А сейчас он стоит чуть в стороне от старыхследов. С чего бы это?

Все замерли в ожидании ответа.

— С чего бы это? Как вы думаете? — повторил батюшка, обращаясь ко всем.

— Его сдвинули! — выпалил догадливый Гузеев.

— Совершенно верно. Но не просто так сдвинули.

Мне кажется, что им воспользовались, чтобы произвести тот самый шум, о котором я вам рассказывал.

Мне тогда еще показалось, что рухнуло что-то громоздкое, вроде как буфет с посудой опрокинулся. Думаю, вот как было: кто-то залез под стол, приподнял его на плечах, а потом с силой бросил ножками об пол. А стол-то пуда три будет. Дубовый, поди…

— Чистого дуба! — закивала Капитолина Матвеевна. — Мой Алексей Силантьевич заказывал его на Лубянке… В каком же году… забыла…

— Ну, будет тебе давности поминать, Капитолина Матвеевна, — урезонил ее Артамонов. — Это к делу не относится. Но зачем злоумышленнику было шуметь? — спросил он отца Александра.

— Вот именно! Где это видано, чтобы злоумышленник шумел? Он, напротив, должен наперво позаботиться, как бы ему потише, понеприметнее совершить свое темное дело. Тих, говорят, да лих. Но тут другое — тут требовалось именно наделать шуму.

— Да на что же это нужно-то было, по-вашему?! — воскликнул совсем уже сбитый с толку пристав.

— Думаю, для того, чтобы Капитолина Матвеевна поднялась сюда, в эту комнату, и увидела то, о чем она потом прокричала на пол-Москвы.

— Что увидела?! — пристав начал гневаться на мудреные фантазии попа. — Это варенье?!

— Не только, — не стушевался батюшка. — Прежде всего она увидела здесь человека, который лежал на полу и очень натурально разыгрывал картину смертоубийства, для чего даже разлил варенье возле головы — якобы кровью истек. Так ведь было, Капитолина Матвеевна?

— Истинно так! — воспряла духом купчиха, оттого что ее видение кто-то подтвердил. — Он лежал… я покажу сейчас как…

— Ты погоди, Матвеевна, не встревай, — перебил Карамышову пристав. — Твоих еще сказок мне не хватало! Ну допустим, все было, как вы, отец, говорите.

Но зачем все это?! Какая польза от такого представленья?! Я в жизни ничего подобного не знал!

— А какая польза от этого и кому, мы сможем узнать хотя бы у Ольги Алексеевны. Сдается мне, что она принимает в этом, как вы сказали, Николаи Пантелеймонович, представленье самое непосредственное участие.

— Кто? — в очередной раз изумился пристав. — Дочка Капитолины Матвеевны?!

— Думаю, что так. Разве не странно это, что шум, который разбудил всю часть, ровно нисколько не потревожил ее праведного сна? Вы можете в это поверить?

Артамонов ничего не ответил. А отец Александр между тем продолжал:

— Скорее всего, она и не спала, и теперь не спит, но лишь показывает одну видимость. Впрочем, вот что: давайте расспросим ее. Но не сразу напрямик. Так она, пожалуй, только запираться станет. А исподволь. Если позволите, Николай Пантелеймонович, я сам с ней поговорю, а вы только подтвердите мои слова при необходимости.