Усадьба Грилла - [23]

Мистер Принс:

- Песня, пропетая с истинным чувством, хороша в любом сопровождении. Впрочем, я не люблю фортепьяно. Интервалы его все фальшивы, а темперация не может заменить естественности. Неспособность его тянуть ноту и стремление к эффекту во что бы то ни стало повели к бесконечному дроблению звуков, в которых решительно исчезло и стерлось живое выражение.

Преподобный отец Опимиан:

- Совершенно с вами согласен. На днях как-то проходили мимо моих ворот музыканты и играли “Люди Кэмпбелла идут”, но вместо прелестной старинной шотландской песенки с нажимом на “Охо! Охо!” они пропели нечто такое “Лю-уди Кэ-эмпбе-елла-а иду-у-ут, охо-хо-о-о! Охохо-о-о!” Я про себя подумал: “Вот она где, современная музыка”. Я люблю старинную музыку органа, с единственными тональностями до и фа и с соответствием слогу каждой ноты. Какое впечатление производили долгие, длящиеся тоны там, где “Вотще глас почестей гремит перед гробами…” {111}.

А кому захочется слушать духовную музыку, исполняемую на фортепьянах?

Мистер Мифасоль:

- Однако, должен заметить, какая прелесть в блеске и виртуозности исполнения - новом, даже новейшем достижении музыкальном!

Мистер Принс:

- Для тех, кто ее улавливает. Ведь как на что посмотреть. Для меня нет прелести в музыке без силы чувства.

Лорд Сом (заметив неохоту мистера Мак-Мусса вступать в беседу, он забавляется тем, что то и дело справляется о его мнении):

- А как, по-вашему, мистер Мак-Мусс?

Мистер Мак-Мусс:

- Я держусь мнения, которое уже высказывал, что лучшего портвейна я в жизни своей не пробовал.

Лорд Сом:

- Но я имел в виду ваш взгляд на музыку и музыкальные инструменты.

Мистер Мак-Мусс:

- Орган весьма пригоден для псалмов, а я их не пою, фортепьяна же для джиги, а я ее не танцую. И если бы не услышал их ни разу от января до декабря, и то я не стал бы жаловаться.

Лорд Сом:

- Вы, мистер Мак-Мусс, человек практический. Вы радеете о пользе - о пользе общественной, - и в музыке вы ее не усматриваете.

Мистер Мак-Мусс:

- Ну, не совсем. Если набожность хороша, если веселость хороша, а музыка им содействует, когда это уместно, то и в музыке есть польза. Если орган ровно ничего не прибавляет к моей набожности, а фортепьяна к веселости, в том повинны мои уши и моя голова. Я, однако, никому не навязываю своих понятий. Пусть каждый радуется как умеет, лишь бы он не мешал другим; я не стану мешать вам наслаждаться блистательной симфонией, а вы, надеюсь, не отнимете у меня наслажденья стаканом старого вина.

Преподобный отец Опимиан:

Tres mihi convivae prope dissentire videntur,

Poscentes vario multum diversa palato {*}.

{* Трое гостей у меня {112} - все расходятся, вижу, во вкусах!

Разные неба у них, и разного требует каждый (лат.). (Пер. Н. С. Гинцбурга).}

Мистер Принс:

- А у нашего друга и пастыря - удовольствия от старинной цитаты. Преподобный отец Опимиан:

- А также и пользы от нее, сэр. Ибо одной из подобных цитат я, полагаю, обязан честью вашего знакомства.

Мистер Принс:

- Когда вы польстили мне, сравнив мой дом с дворцом Цирцеи? Но это я оказался в выигрыше.

Мистер Шпатель:

- Но вы согласны, сэр, что греки не знали перспективы?

Преподобный отец Опимиан:

- Но они в ней и не нуждались. Они рельефно изображали передний план. Фон у них был только символом. “Не знали” - пожалуй, слишком сильно сказано. Они учитывали ее, когда им это было необходимо. Они вырисовывали колоннаду в точности, как она являлась взору, не хуже нашего. Одним словом, они соблюдали законы перспективы в изображении каждого предмета, не соблюдая их для сочетаний предметов по той уже упомянутой причине, что не усматривали в том надобности.

Мистер Принс:

- Меня их живопись пленяет одним своим свойством, насколько я вижу его по картинам Помпеи, хоть и являющим не высший образец их искусства, но позволяющим о нем судить. Никогда не нагромождали они на своих полотнах лишних фигур. Изображали одного, двоих, троих, четверых, от силы пятерых, но чаще одного и реже - более трех. Люди не терялись у них в изобилии одежд декораций. Четкие очерки тел и лиц были приятны глазу и тешили его, в каком бы углу залы их ни поместить.

Мистер Шпатель:

- Но греки много теряли в красоте подробностей.

Преподобный отец Опимиан:

- Но в том-то главное отличие древнего вкуса от новейшего. Грекам присуща простая красота - будь то красота идей в поэзии, звуков в музыке или фигур в живописи. А у нас всегда и во всем подробности, бесконечные подробности. Воображение слушателя или зрителя нынешнего ограниченно; в нем нет размаха, нет игры; оно перегружено мелочами и частностями.

Лорд Сом:

- Есть прелесть и в подробностях. Меня в восхищенье привела картина голландская, изображающая лавку мясника, а там вся прелесть была в подробностях.

Преподобный отец Опимиан:

- Ничем подобным я не мог бы восхищаться. Меня должно пленить сперва то, что изображено, а уж потом я стану пленяться изображением.

Мистер Шпатель:

- Боюсь, сэр, как и все, мы впадаем в крайности, когда речь заходит о любимом нашем предмете, так и вы считаете, что греческая живопись лишь выигрывала, не имея перспективы, а музыка греческая выигрывала, не имея гармонии.