Урусут - [34]

– верь в Бога Небесного, в Тэнгер, ибо других богов нет;

– не придумывай идолов, есть вера одна – в Бога;

– рассчитывай только на себя и на Его помощь.

Шесть человеческих заповедей:

– чти отца и мать, через них Бог дал тебе жизнь;

– не убивай без нужды;

– не блуди;

– не воруй;

– не лги;

– не завидуй.

Девять заповедей блаженства:

– верь в Божий суд;

– не бойся слез, сострадая ближнему;

– чти адаты своего народа;

– ищи правду и не бойся ее;

– храни добрые чувства ко всем людям;

– будь чист сердцем и делом;

– не допускай ссор, стремись к миру;

– помогай страдающим за правду;

– верь душой, а не разумом.

Сильно это от ислама и от христианства отличается?

– Конечно! – взвился Фаттах. – На словах все правильно, но нужно еще видеть истину!

– Истина – все боятся умереть, – сказал Илыгмыш. – А ты, волчонок – боишься смерти?

– Боюсь, – ответил древоделя. – Кто ж ее не боится?

– И ислам под страхом смерти примешь?

– Нет, конечно. Святой Михаил Черниговский при вашем Батые кусту отказался поклониться и сквозь огонь пройти, так чрез то головы лишился, но сразу на небо и вознесся. Кусту, идолу! А ты говоришь – ислам!

– Батый?.. Это Бату-хан? – оглан оглянулся на соратников, Наиль кивнул.

– А что за Михаил такой?

– Князь. Его Батый призвал и заставлял обряд пройти, прежде чем до себя допустить. Все русские князья и бояре прошли, а он отказался, ответив им словами Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет царство мира всего, а душу свою погубит? И какой выкуп даст человек за душу свою? Кто будет чтить меня и слова мои в роде сем и признает меня пред людьми, того признаю и я пред отцом моим небесным. От того же, кто отречется от меня пред людьми, отрекусь и я пред отцом моим небесным». Ну, и разгневался хан, и велел Михаила убить. И теперь сидит князь, – Олежка почувствовал опьянение, – одесную… или ошую… не помню… Господа, в радости бесконечной, в свете неизреченном, и подавая дары исцеления русской земле, и всех приходящих с верою из иных стран исцеляя: хромым давая ходить, слепым давая прозрение, болящим выздоровление, закованным освобождение, темницам отверзение, печальным утешение, гонимым избавление…

Когда факих переводил это, то, казалось, вот-вот расхохочется – но на кол не хотелось, и сопровождать собственными замечаниями услышанное он не посмел.

– Упрямый вы народ, – утвердительно произнес повелитель, сделал знак, и плотницкому сыну принесли сладости.

Тот, не стесняясь, принялся есть.

– Пойдешь ко мне служить? – после короткой паузы спросил оглан.

Олег чуть не подавился.

– Как это? – еще не прожевав как следует, спросил он с полным ртом.

– Ну как – гулямом в мое войско. Женим тебя на красавице, скот дадим, а остальное ты сам в походах завоюешь.

– А вдруг обману?

– А ты крест целуй.

– А не соглашусь?

– Тогда к четырем коням привяжем и пустим их во все стороны. Но учти, если дашь обещание служить, веру менять принуждать не станем.

– А как же я на язычнице женюсь?

– А в Сарае есть ваш этот…

– Архиепископ, – подсказал Наиль.

– Ну, вот. Окрестит как-нибудь.

– Рано мне еще жениться.

– Ну, жену найдем сейчас, а жить вместе станете, как время подойдет. Будешь десятником, затем сотником, а если сможешь всегда сражаться храбро и умело – кто знает, до кого дослужишься?

– И что это – на всю жизнь?

– Ну да.

– Десять лет, – выставил Олег вперед ладони с растопыренными грязными пальцами. – Десять лет, а потом – вольную. И служу я только тебе. Нет тебя – нет и хозяина. И того хитроглазого, – кивнул он на Туглая, – ко мне не подпускайте. Зарежу ненароком.

Ордынцы захохотали, и юз-баши – пуще всех.

– Через десять лет, если доживешь, сам уходить не захочешь. Такой баатур завоюет и славу, и богатство. По рукам?

– Большой камень, – без перевода для мальчишки, зло зашептал повелителю Фаттах, – ты хочешь положить в свой ичиг…

Тот только отмахнулся.

Язык у мальчугана стал вязким, голова помутнела. Вот и побратался с татарами, или как там правильно – монголами… ну их… Убийцами отца и матери… И нерожденного брата… И Андрюхи… И Митрохи, и Колюни, и Васятки… Разбойниками, насильниками… Но хоть отречься не заставляют… А и к черту! Десять лет – не вся жизнь! А там и на родину…

– По рукам, – ответил.

– Еще кумысу! – скомандовал Илыгмыш…

Проснулся Олег на земле в потемках. Через круглое отверстие над головой виднелись звезды. Вокруг, лежа вповалку, сопели люди. В животе урчало, бурчало и шумело. Голова казалась куском чугуна. Хорошим таким, большим куском. Пошатываясь и наступая на руки и на ноги возмущавшихся сквозь сон ордынцев, он пробрался к выходу, откинул полог и отбежал от него как можно дальше. Нашел мелкую канавку и наклонился. Его вывернуло. Раз, другой. Старательно вдохнул в себя как можно больше воздуху. Воды! Сейчас бы воды! А где ее ночью взять? Схватишь чей-нибудь бурдюк – еще руку отрубят, как вору. Или откроешь, а там опять – фу, даже думать противно! – кумыс.

Направился обратно. Еще бы юрту не перепутать. Нет, своя. Свыкшиеся с темнотой глаза углядели, что дрыхнут одни коротышки. Посмотрел внимательней – так и есть, детвора! Дом такой у них, што ль, для сироток?

Решил не думать ни о чем, постарался заснуть.