Уровень опасности - [10]

– И что? Ахмед, ты это к чему?

– Это я к тому, – Ахмед устало откинулся в кресле, – что русские и американцы – последние люди на свете, которые что-то кому-то могут предъявлять по поводу террора.

– А Америка-то при чем? – он спросил и подумал, что зря спросил, и стало стыдно за этот глупый вопрос. Ахмед это понял и не стал отвечать, но продолжил свою лекцию, которая, как и любая другая его лекция, должна была иметь вполне прагматическое завершение.

«От него исходит такая сила, – думал Алексей, – даже сейчас, когда он кажется таким усталым и безразличным, и сколько раз уже он повторял все эти проповеди, и такая сила убеждения – откуда это?»

– Я всегда говорил тебе, – продолжал Ахмед, будто читая его мысли, – люди, которые отдавали свою жизнь, верили, что могут изменить мир. Те, которые за ними шли, тоже верили. Потом тех, кто верил, что можно изменить мир, почти не осталось, потому что мир и сам по себе стремительно изменился, да только не в ту сторону. И тогда им на помощь пришел Аллах: или ты веришь в свое дело, или ты веришь в Аллаха. А я верю и в свое дело, и в Аллаха, поэтому я вдвое сильнее. Таких, как я, победить трудно.

– Ну объясни мне еще раз, в чем твое дело? В чем твоя миссия? Давай, объясни.

– Я готов объяснить, но готов ли ты принять? Мир болен, тяжело болен, думаю – неизлечимо болен. Люди разделились на тех, кто хочет только потреблять – все больше, больше, всё, до чего дотягиваются руки, все, что видят глаза. Поколение за тобой – это уже почти поколение роботов, за ними будет поколение роботов – у них не будет своих мыслей, своих желаний. Другая часть – хочет просто выжить, но как только выживет – захочет потреблять. Пока понятно?

– Пока понятно. Непонятно, чего хочешь ты.

– Я доктор, который хочет вылечить этот организм, если это еще возможно. Отрубить все зараженные члены, умертвить все зараженные клетки, сберечь то, что есть здорового.

– С организмом понятно, хотя он скорее всего в результате такой операции умрет. С миром не очень понятно. И с шестью миллиардами.

– Без операции точно умрет, а разрешение на операцию спрашивать не у кого. Про шесть миллиардов – вот что скажу. Это шесть миллиардов полуроботов, а скоро будет десять миллиардов роботов. Ты посмотри, что показывают по телевизору, что в газетах пишут, журналах. Это можно только взорвать и построить заново, это ремонтом не исправить. Я тебе сейчас простую теорию изложу. Умных людей на свете больше не становится, образованных – да, умных – нет. Сколько их было три тысячи лет назад – столько и сейчас. Тогда они встречаться могли, разговаривать, в гости друг к другу ходить, потому что их было мало, но и людей вообще – мало. Потом людей стало много, потом – очень много, а умных осталось столько же. Вот тебе сколько лет, двадцать пять? А ты за свою жизнь по-настоящему умных людей сколько видел? Думаю, я – не первый, но точно не больше, чем второй. А ты ведь в больших городах живешь, образованный, все твои знакомые – тоже образованные. Что, не так?

– Так, так, Ахмед, так, – раздраженно ответил Алексей, – связи не вижу. В чем твоя миссия? – и напоролся на холодный стальной взгляд.

– Моя миссия – уничтожить тех, кто установил этот миропорядок, и объединить тех, кто способен мыслить и в мыслях своих не остановится у проведенной черты.

– И как ты собирать их будешь? Через Интернет?

– Интернет – говно, – раздраженно сказал Ахмед. – Самое сильное средство по превращению людей в роботов. Люди соберутся вместе, потому что поймут, что нет другого выхода, если они хотят для своих детей мира людей, а не роботов.

– А если они не хотят? – на этот раз вполне серьезно спросил Алексей. – Тогда что? Найдешь детей четырнадцатилетних, разошлешь их по подземным переходам, нажмешь кнопку – на тебе, первая стадия очищения мира от роботов. Так, что ли? Что ты будешь делать, если люди хотят жить так, как хотят?

– Люди – это кто?

– Просто люди.

– Твои люди – Америка и Западная Европа, и то без эмигрантов, и Россия, пока цена на нефть хорошая. Это ты двадцати процентов не наберешь.

– Но проблема, Ахмед, в том, что остальные восемьдесят хотят жить, как эти двадцать, а не так, как хочешь ты.

– Ты умный, – сказал Ахмед, – ты очень умный, наверное, таким воспитал тебя отец. Но ты плохо знаешь историю. Побеждают те, кто больше хочет победы и готов всем пожертвовать ради победы. Так большевики победили у вас в семнадцатом. Их была кучка, а они взяли власть. Нас больше, мы сильнее. Если с нами такие люди, как ты, значит, они обречены. Такие, как ты, – их будущее, но ты с нами.

– Ты знаешь, почему я с вами, и в другой ситуации…

– Знаю, Алексей, знаю. Все знаю. Но ты сейчас со мной, а не против меня, и если твоя история станет известна миру, таких, как ты, будет много. Их сердца сейчас сжигает бессильная злоба – они найдут ей выход.

Всегда было одно и то же: чем больше слушаешь его, тем меньше желания спорить, тем меньше сил опровергать. Это не было похоже на гипноз, он не подавлял твою энергию, он умелыми тонкими лазерными лучиками выжигал новый канал ее движения, чувствовал, когда надо остановиться, и назначал дату следующего сеанса. Наверное, у него были разные методы для массового и индивидуального лечения. И, наверное, на Алексея он тратил больше времени и сил, чем на кого-либо.