Уроки разбитых сердец - [140]

Иззи потрясенно смотрела на Джейми. Она часто задумывалась о войне, и всякий раз ее терзали сомнения. Трудно сохранить веру, когда приходится каждый день вытирать чью-то кровь и утешать несчастных, потерявших руку или ногу. Но Лили никогда не высказывала эти мысли вслух. Она молча исполняла свой долг, вносила крошечную лепту в общее дело, убеждая себя, что сомнения равносильны предательству.

— Если Господь повелевает Вселенной, то мне не нравятся Его методы. Я бы на Его месте подумал о мире.

— Господь призывает к миру, — не согласилась Лили.

— В самом деле? Значит, он недостаточно старается, потому что прямо сейчас продолжают умирать люди, и эта чудовищная бойня продлится еще несколько месяцев. Война сделала меня пацифистом, — угрюмо заключил Джейми. — Если бы союзники еще тогда, много лет назад, разобрались с Гитлером, все пошло бы по-другому. Мы просто стадо овец, Лили. Кто-то всегда принимает за нас решения, будьте Господь Бог или правительство. Если ты вечно уступаешь власть кому-то другому, то в конечном счете получаешь то, что заслужил.

— Я верю в промысел Божий, — возразила Лили.

— Но почему ты выбрала себе именно этого Бога? И почему твой Бог должен быть единственным? Разве нельзя довольствоваться чьим-то еще? Это все страх. Мне не нравятся религии, основанные на страхе. «Верь нам, а не то будешь гореть в аду». И это учение о любви? Все мы теперь живем в страхе, и я не верю, что это правильный путь. Но я говорю тебе все это вовсе не для того, чтобы навязать свою волю. Я не собираюсь хватать тебя за ноги и держать, — мягко добавил Джейми.

Лили улыбнулась, видя, что гнев Джейми внезапно утих.

— Это верно, ногами ты не ограничился, — лукаво заметила она.

— Неужели? Хм-м, надо бы попробовать еще.

Он притянул ее к себе, коснулся губами ее груди, и Лили почувствовала, как тело отзывается знакомой сладкой дрожью. Но времени оставалось мало.

— Дайана и Мейзи скоро вернутся.

— Я уйду до их возвращения, обещаю, — прошептал Джейми и закрыл ей рот поцелуем.

Лили лежала на спине, наслаждаясь блаженной тяжестью его тела. Если бы только можно было так же легко остановить мысли, как только что Джейми заставил ее замолкнуть. «Ты поступаешь дурно», — твердил ей рассудок, но Лили не в силах была остановиться. Отступать было поздно.

Джейми ушел в полночь. Пустился в путь по черным улицам, освещая себе дорогу фонариком. Лили не спросила, увидятся ли они снова. Она знала, что это непременно случится.

Она поднялась по лестнице в спальню, легла в постель, все еще хранившую теплый отпечаток тела Джейми, и зарылась лицом в подушку, смятую его щекой. Утомленное, пресытившееся тело требовало отдыха, но сон не шел. Лили неотступно думала о том, что только что произошло.

Она перечеркнула все привычные устои, отреклась от внушаемых с детства истин и предала веру, чтобы быть с Джейми. Теперь ей не обязательно признаваться в своем грехе и ждать отлучения от церкви: Всевышнему и так все известно.

Лили вспомнила дом и изображение Пресвятого Сердца Иисуса, украшавшее жилище всякого католика в Ирландии.

Перед ним всегда горела красная лампада, а рядом висел портрет Папы Пия XI, чудесный маленький барельеф в раме с оттиском папской печати внизу.

Мама всегда осеняла себя крестным знамением, проходя мимо него. При мысли об этом Лили пронзило острое чувство вины.

И все же один вопрос не давал ей покоя, она задавала его себе снова и снова: как же может быть, что ее любовь к Джейми греховна, если эта любовь перевернула всю ее жизнь, наполнила ее новым смыслом, светом и счастьем?

Прежде Лили не осмеливалась оспаривать церковные догматы. Сомнение — враг веры. Но неужели ее чувства порочны? И древний женский инстинкт, безотчетное стремление быть рядом с Джейми на самом деле дьявольское наваждение?

Она вдруг вспомнила маленькую сморщенную старушку из далекого прошлого и вновь услышала ее голос, неожиданно сильный и громкий.

«Доверяй сердцу, — призвал этот голос, и сухонькая рука со скрюченными артритом пальцами прижалась к костлявой груди. — Сердце никогда не лжет, mo chroi».

«Мо chroi»… По-гэльски это значит «мое сердце», «любовь моя».

Бабушка Сайв, папина мама. Лили не вспоминала о ней долгие годы. Она умерла давно. Господь забрал ее к себе, когда Лили было лет девять или десять, но даже тогда, еще ребенком, Лили понимала, что смерть бабушки означала конец целой эпохи. «История уходит в прошлое», — сказал отец, когда бабушки не стало.

Бабуля Сайв (когда-то маленькая Лили с трудом выговаривала ее имя, состоявшее из одного звучного слога) была последней из тех, кого отец называл «людьми старой закваски», имея в виду вовсе не возраст.

Бабуля Сайв посещала церковь и даже была немного знакома со священником, но вера в Христа не мешала ей почитать мать-прародительницу и исповедовать верования древних кельтов.

Она легко могла указать точное время, не глядя на часы, предсказывала погоду по полету птиц, возвращающихся к своим гнездам, и всегда внимательно следила за фазами Луны.

Бабуля Сайв пересказывала внучке легенды о богине-воительнице Бригите, наделенной даром врачевания. В старину, объясняла Сайв, первого февраля люди зажигали свечи в честь богини Бригиты и устраивали торжества, этот день почитался великим праздником, как Пасха для католического священника. Кельтский Имболк, День Бригиты, возвещал рождение весны, благословенного времени, когда земля пробуждается от зимнего сна, приходит тепло, и начинают ягниться овцы. У дома бабули Сайв росли рябина и боярышник, чудотворные деревья, как любила она говорить.