Уроки норвежского - [6]

Теперь ему все видно, и он направляется к обеденному столу, на котором апельсиновый сок, козий сыр, сыровяленая свинина, паштет из печени, лосось и свежий черный хлеб, только что купленный в соседнем магазине «Севен-Элевен».

Босая и ненакрашенная Рея стоит, опершись на раковину, с чашкой горячего кофе в руках. На ней выцветшие джинсы «Левайс» и легкая голубая атласная блузка из Н&М. Волосы собраны на затылке.

— Доброе утро, дед.

Рее хорошо знаком утренний взгляд Шелдона, и она готова к его традиционному приветствию.

— Кофе!

В ответ она протягивает ему чашку.

Худые и безволосые ноги Шелдона, которые торчат из-под бурого фланелевого халата, сохранили форму и мышцы. Годы высушили его, но он по-прежнему мускулист и держится прямо, благодаря этому кажется выше, чем есть на самом деле. Старик шаркает, жалуется и командует, но плечи его расправлены и руки не трясутся, когда он несет кофейную кружку с надписью «Пентхаус», заказанную по каталогу из журнала в далекие семидесятые, судя по изображенной на ней голой девице.

Рея умоляла деда расстаться с кружкой, но безуспешно.

Выйди Шелдон в этом прикиде за пределы квартиры — и его немедленно арестуют. Рея никак не могла понять, почему Ларс согласился приютить у них в доме это жалкое существо, которое Рея так любит.

Хотя ответ, конечно, был очевиден. Она обожает Ларса, его мягкость и теплоту, его сдержанный юмор, спокойный характер, и знает, что он отвечает ей тем же. Его мужественность не видна на публике, но проявляется в интимной обстановке — уютный бурый мишка превращается в хищника.

Рея относит это за счет воспитания мужа, а не только его характера. Словно норвежцы научились управлять необузданным мужским началом и скрывать его на людях, пряча острые углы от постороннего глаза, но раскрывая его щедро и всеобъемлюще в моменты близости. Ларс такой нежный, но при этом — охотник. С детства отец брал его с собой в лес пострелять оленей. У Реи в морозилке хранится годовой запас оленины. Она пыталась, но так и не смогла представить себе, как муж нажимает на спусковой крючок, вспарывает ножом оленю брюхо и потрошит добычу. И тем не менее он это делает.

Но Ларс — больше чем продукт своего общества. Он обладает той глубинной добротой, которой так не хватает самой Рее. У нее нет его способности прощать. Ее эмоции, разум и личность гораздо более переплетены друг с другом и вовлечены в вечный диалог о смысле, форме и содержании. Ею движет потребность высказать и разъяснить, сделать окружающий мир понятным, хотя бы для себя самой.

Оставить все как есть, двигаться дальше, обойти молчанием — не для нее.

Зато все это свойственно Ларсу. Он живет в согласии с человечеством, таким, какое оно есть. Он выражает себя не через поток слов, идей, не через разрушение отношений, не через откровения и нервные срывы, а благодаря неизбывной, постоянной готовности к тому, что произойдет дальше. То, чего Рея достигает волевым усилием, для Ларса — просто жизнь.

Они хотели детей. Правда, только с недавнего времени. Рее нужно было время, чтобы обрести свое место, убедиться в том, что ее американская душа вписывается в норвежскую матрицу. А потом, когда противозачаточные таблетки закончились, она просто не пошла к врачу за новым рецептом.

Она помнит тот день. Это была суббота в декабре — незадолго до Рождества, но после Хануки. Должно быть, один из самых темных дней в году, но их квартиру ярко освещали огни рождественской елки и меноры. Они играли в слова, которые ассоциировались с праздниками детства.

Гвоздика. Корица. Хвоя. Марципан.

— Нет, марципана не было.

— О, здесь у нас много марципана, — сказал Ларс, — в шоколаде.

— Так, теперь чья очередь?

— Твоя.

Бубенцы. Свечи. Пирог. Яблоки. Лыжная мазь…

— Правда? Лыжная мазь? У нас тоже. Здорово!

— Я жульничаю, Ларс.

— Ой.

По три слова за раз. Иногда по четыре. Вот сколько у них было общего. Достаточно, чтобы заводить ребенка.

Рея потягивает кофе с молоком и смотрит на Ларса, читающего первую полосу «Афтенпостен». На ней фотография праздника в Косове, отделяющемся от Сербии, что-то про Брэда Питта и низкоуглеводные диеты.

Нет, она не сказала Ларсу, что хочет забеременеть. В этом не было необходимости. Как будто он и так это знал. А может, в браке ему это и не надо было знать. То, к чему в Нью-Йорке принято относиться как к священнодействию, здесь сопровождалось лишь объятием, при этом его пальцы двигались по ее волосам, собирая их в кулак.

Ларс читает газету как нормальный человек, Шелдон же держит газетный лист на просвет, словно ищет водяные знаки. Рея, как всегда, не может понять, почему он это делает. Пытается привлечь к себе внимание, словно ребенок? Или это от старости? Или же он занят чем-то, что при ближайшем рассмотрении окажется вводящим в заблуждение, безумным и логичным одновременно? Когда все три его ипостаси — личность, состояние и рассуждения — проявляются таким образом, бывает невозможно отделить одно от другого.

Шелдон живет в Норвегии уже третью неделю. Они хотели, чтобы он обрел здесь дом, устроил свою жизнь. Все они понимают, что назад пути нет: Шелдон слишком стар, квартира в Грамерси продана, возвращаться ему некуда.