Уроки норвежского - [48]

— Он не имеет никакого отношения к Израилю.

— Вы сказали, что религия тут ни при чем, а теперь говорите, что имя у него еврейское.

— Да, у него еврейское имя.

— Но вы утверждаете, что религия не замешана, а роль играет национальность. Поэтому я и спросил про Израиль.

— Он не израильтянин. Он американец. Американский морской пехотинец.

— Но… еврей?

— Еврей.

— Почему у евреев иудейские фамилии?

Сигрид смотрит не отрываясь на перегоревшую лампочку.

— Это вопрос с подвохом, шеф?

— Нет, я имею в виду… У норвежцев нет лютеранских фамилий, у нас норвежские фамилии. У французов нет католических фамилий, у них фамилии французские. Да и католики не носят католические фамилии, а мусульмане — мусульманские. Насколько я знаю. Хотя, полагаю, Мухаммед — ведь мусульманская фамилия. Так почему же у евреев иудейские фамилии?

— Мухаммед — это имя, а не фамилия.

— Это весьма ценное замечание.

— Если бы я рассуждала на эту тему, — вступает Сигрид, удивляясь, почему она должна строить догадки, хотя кто-то наверняка знает ответ. — Я бы сказала… потому что евреи — это древнее племя, которое жило по крайней мере за тысячу лет до появления норвежцев, французов или католиков. Может, в те времена все было как-то теснее связано. Ну, как у викингов. Если бы викинги до сих пор существовали, но жили бы в разных странах, у них бы тоже были бы викинговские имена. Мне так кажется.

— А палестинцы замешаны?

— В чем?

— В убийстве.

Сигрид смотрит на потолок, надеясь, что небеса разверзнутся и рука Господа спасет ее от этого разговора. Но ее глазам предстает только потрескавшаяся и облупившаяся краска.

— В этом преступлении палестинцы не замешаны, как и израильтяне и арабы. И все произошедшее не имеет отношения к Ближнему Востоку. Ни в малейшей степени.

— Но евреи есть.

— Один-единственный — одинокий старик, возможно, в маразме и определенно американец. Который не сделал ничего предосудительного, не побоюсь этого слова.

— Который вызывает у вас озабоченность.

— Который, очевидно, у всех нас вызывает озабоченность.

— За пределами Осло тоже есть жизнь.

— Я видела на картинках, шеф.

— Если вам понадобится помощь, не молчите.

— У меня ваш номер прямо перед глазами.

— Поймайте злодея, Сигрид.

— Слушаюсь, шеф.

Наконец — Сигрид не может с уверенностью сказать, сколько он длился, — разговор завершается.

Потерев глаза, Сигрид выходит из своего кабинета в общее помещение. Утро не задалось. Накануне вечером она толком не поела, легла поздно, а проснувшись, обнаружила в шкафчике над холодильником лишь кофе без кофеина. Пройти три квартала до «Юнайтед Бейкерс», простоять десять минут в очереди и за двадцать семь крон получить стакан навороченного чуть теплого кофе — эстетствующий бариста в джемпере с вырезом-лодочкой уверяет, что это улучшает вкус напитка, — у нее просто не хватило духа.

А не пробовали спросить у покупателей, что улучшает вкус кофе?

Возможно, именно такого утра она и заслуживает. Несмотря на очевидный для всех, кто причастен к расследованию, факт, что женщину убил косовар, прямых улик против него нет, а это не может не раздражать. Есть след подошвы на двери, но нет отпечатков пальцев. Женщину задушили шнуром, отпечатков на ее теле не осталось. Орудие убийства отсутствует — хотя у них есть нож — и к тому же ни одного свидетеля. Если только кто-то не прятался в это время в шкафу и не подглядывал.

Коллеги, сидящие в общей комнате, в основном не обращают на нее внимания. Все они ведут себя как чрезвычайно занятые профессионалы.

Это ее успокаивает — сама она ничего подобного сейчас не чувствует.

Разумеется, охота идет на убийцу, но Сигрид больше волнует судьба ребенка и, возможно, старика. Мальчик сидел в стенном шкафу, а убийцей был его отец. Ребенок, должно быть, очень напуган. По-хорошему, следует передать его службе социальной защиты, но тут есть один нюанс: если нет доказательств связи его отца с убийством, то что помешает этому отцу явиться и потребовать отдать ему сына?

Чтобы это предотвратить, нужны веские основания. Утро в разгаре, а Сигрид не получила достаточную дозу кофеина. Она до сих пор изумляется привычке своего отца, который, проснувшись утром, тут же выпивает стопку акевитта — скандинавского самогона, а уж потом идет в хлев и занимается там дойкой и другими делами. Пьяницей он никогда не был, но времена изменились. В Осло подобный мужицкий способ противостоять холоду и темноте северного утра неприемлем. И это, безусловно, правильно — привычка пить с утра нездоровая и несовременная. Мы теперь все должны лучше заботиться о себе.

А может, мы превратились в нацию неженок.

— Слушай, — обращается она к молодому полицейскому, которого раньше никогда не видела.

— Матс, — говорит он, удивляясь тому, что она его заметила.

— Матс, сходи принеси мне кофе.

Однако признай, что стопка акевитта была бы уместней.

— Так, прошу внимания. Подойдите все сюда. Притащите стулья.

Минуту спустя все собрались в одном углу общего офиса и сели кружком. Сигрид, все еще не выпившая кофе, произносит речь.

— Благодарю вас за добросовестный труд. Я знаю, ночь была нелегкой. Похоже, у нас до сих пор никаких зацепок ни по мальчику, ни по старику, ни по подозреваемому. Иными словами, никаких записей с камер наблюдения, никакой информации от дорожных патрулей и от коллег с других участков, и в квартире не обнаружено ничего, что могло бы нас куда-нибудь привести. Почему этим троим удается ускользнуть от нас — также непонятно.