Уроки без правил - [33]
В данном случае я вполне разделял логику матери. Однако Женька закатила такую истерику, что стены на кухне дрожали. Она топала ногами и орала, что играть в школьном театре — мечта всей ее жизни. Но в старой школе у них ничего подобного не было. И вот наконец, когда появилась такая возможность, ей, видите ли, нельзя. А раз так, она, Женька, ставит родителям ультиматум. Если ей разрешат заниматься в театральной студии, она обещает закончить школу на одни пятерки и обязательно поступить в институт. А если нет, поступать вообще никуда не будет. И к репетиторам ходить тоже. Не говоря уж обо всяких дурацких курсах.
Мне Женьку даже стало жалко. И вообще, кто бы мог подумать, что мою железобетонную сестрицу тянет в искусство. Предки наши тоже совершенно прибалдели. Отец, по-моему, был готов на безоговорочную капитуляцию. А вот мать — нет. Она у нас никогда просто так не сдается. И на сей раз не собиралась.
В общем, я решил немножко помочь Женьке и этак небрежно ляпнул:
— Да чего вы раньше времени волнуетесь. Может, Женьку еще в актрисы и не возьмут. У нас там только в следующую субботу отборочный просмотр состоится.
— Что значит — у нас? — сощурила глаза Женька.
— А я тоже записался, — радостно сообщил я.
— Ты? — изумилась мать.
— Мне разве тоже нельзя? — поинтересовался я.
— Тебе как раз можно, — вполне мирно ответила мать. — Просто я никогда не думала…
— А-а! — взвыла, как пикирующий бомбардировщик, Женька. — Значит, ему все можно, а мне ничего нельзя? Вот так всегда. Все дорогому Климочке! И отдельную комнату! И театр, пожалуйста! А мне только учись, с Климочкой сиди, Климочку отведи в школу, Климочку на горшок посади…
— Я уже давно на горшке не сижу, — перебил я.
— Неважно! — рыдала и бушевала сестра. — Зато эти сидят! — перевела она злобный взгляд на непривычно притихших Мишку и Гришку. — А они еще хуже!
Мишка и Гришка вдруг хором заревели.
— А мне когда-нибудь что-нибудь для себя можно? — перекрывая их рев, продолжала рвать и метать Женька. — Есть у меня, скажите на милость, право на жизнь?
Я посмотрел на мать. Выражение лица ее изменилось. И она вдруг тихо сказала:
— Евгения, успокойся. Пошли поговорим.
И она увела Женьку в свою комнату. Когда они удалились и нам удалось унять рев близнецов, Олька тихо спросила меня:
— Ты действительно записался?
— А почему вас всех это так удивляет? Может, мне тоже нравится сцена.
— Ну, у нас сегодня прямо вечер откровений, — покачала головой Олька.
Глава VII. ЖИЗНЬ ЕСТЬ ТЕАТР
Мать и Женька, проговорив за запертой дверью до самого позднего вечера, достигли компромисса. Женька пойдет на прослушивание. И, если ее возьмут, может заниматься в театральной студии. Пусть попробует совмещать ее с основными занятиями. Но только не в ущерб им. Иначе придется со студией распрощаться.
Так сказала мать. А Женька ответила, что пусть другие прощаются. Она же запросто выдержит и то и другое. Словом, воскресенье в нашей семье все-таки кончилось вполне мирно. Это была, так сказать, трагедия со счастливым концом.
На следующее утро я столкнулся у входа на школьный двор с сияющим Будкой.
— Круглый, ты представляешь, кого я вчера видел? — с таким видом произнес он, будто ему, по меньшей мере, встретился инопланетянин.
— И кого же? — поинтересовался я.
— Василия! — выдохнул Будка. — У него пес такой классный.
— A-а, у него пес есть.
Мне про Василия слушать было совершенно неинтересно, однако Митька этого не замечал.
— Ну да, — с телячьим восторгом продолжил он. — Они с собаками на бульваре гуляли, а я подошел.
— Кто — они? — спросил я, хотя в общем-то мне было совершенно плевать, с кем там гулял Василий.
— Ну, как кто, — откликнулся Будка. — Естественно, Агата с Бесиком и Василий со своим Тинде. Он у него редчайшей породы. Южноафриканский бурбуль.
На бурбуля мне было плевать с такого же высокого этажа, как на Василия, но Агата… Неужели у них это и впрямь серьезно? Теперь мне стоило очень больших усилий казаться спокойным, а Будка в полном раже вещал:
— Понимаешь, Клим, этот Тинде такой здоровый и сильный, и грудь широкая, а Бесик, сам знаешь… Но дружба у них…
Бесика я, естественно, хорошо знал. С ним была связана целая история. Порода у Бесика — левретка. Наверное, сами таких видели. Это нервные, спортивно подтянутые собачки на тонких ножках. И спина у них выгнутая. Когда Агате подарили Бесика, она была еще маленькой. И он был маленький, к тому же без имени. В общем, когда его подарили, Агатина бабушка глянула, поморщилась и воскликнула:
— Ну, гадость! Какая же это собака? Это ведь чистый бес!
А Агата ей ответила:
— Ничего ты, бабушка, не понимаешь. Никакой он не бес, а бесик. Потому что он еще щенок.
Так он и остался Бесиком. Бабушка постепенно к нему привыкла и стала очень жалеть. По ее мнению, Бесик был слишком худым, а потому несчастным. Тщетно Агатины родители запрещали бабушке его закармливать. Она все равно это делала. В результате ее стараний Бесик превратился в шарик на тонких ножках, которые уже почти не выдерживали его веса. Пришлось принимать срочные меры. Бесика посадили на строжайшую диету. Пес часами сидел возле своей пустой миски и плакал. И Агатина бабушка тоже плакала. Она-то первая и сломалась. И заявила, что больше такого не выдержит.
