Уроки актерского мастерства - [9]

3. Результаты

XIII

Люська необыкновенно похорошела за лето. Жаль только, что она уже не носила свое синее платье. У нее появились узкие брючки и соломенного цвета свитер. Тогда же Люська начала подкрашивать губы темной коричневой помадой, и Генке Щелкунчику это ужасно не понравилось. Иногда, проводив Люську домой, Генка Щелкунчик возвращался к нам с неудачно стертым коричневым пятном на щеке, мы все смеялись, а потом этого вдруг не стало, возможно, Генка Щелкунчик стал стирать Люськину помаду аккуратнее; но я-то думал, что дело совсем в другом. Теперь Люська проводила с нами совсем мало времени, сделалась веселой и подвижной, часто обнажала зубы в улыбке, чего раньше я в ней не замечал. Весной ее улыбка была такой же, как у Генки Щелкунчика смущенной, сжатой. Теперь все изменилось. Люська сияла, и улыбалась она кому угодно, только не Генке Щелкунчику. Однажды, когда мы выходили из автобуса и Генка Щелкунчик подал ей руку, Люська увернулась и спрыгнула сама, а лицо у нее стало вдруг злым. Возможно, это мне только показалось. Но то, что Люська не подала руку, это не показалось, это видели все. Гром грянул в конце сентября, когда мы все вместе встречали Люську у метро и не узнали ее, потому что она пришла другой, с короткими желтыми волосами, желтыми-желтыми, хотя это и казалось невозможным. Генка Щелкунчик, к тому времени похудевший, осунувшийся, заострившийся как-то, почти совсем не ответил на ее приветствие. Что касается меня, то, странно, но Люська с новой прической показалась мне еще красивее. Ну что же, на то я и предатель.

Неприятности теперь так и сыпались на Генку Щелкунчика. Через пару дней после того, как Люська поменяла прическу, нас подкараулили-таки Гошкины дураки, и Генка Щелкунчик впервые в жизни получил синяк под глазом. Люська отказалась ходить с ним по улице. Не знаю, как остальные, но я никогда не дрался так жестоко; я имею в виду тот день, когда мы поймали Гошку с его командой, это была не драка - битва, даже избиение. Мы, конечно, победили, но у Валерки Ветра оказалась сломана рука, и когда мы пришли к нему в больницу, Генка Щелкунчик сказал:

- Спасибо, но драться из-за меня не стоило. Все равно уже поздно.

- Почему поздно? - оторопел Валерка Ветер, настроившийся было пожинать лавры.

- Поздно , - упрямо повторил Генка Щелкунчик, - все равно Люська от меня уйдет, помните, Павел Приозерский так сразу сказал.

- Да кто тебе Павел Приозерский? - возмутился я. - Он тебе что, цыганка? Гадалка?

- Да уж, действительно, Приозерский здесь не причем, - добавил Фимка Таракан.

Мы еще немного потоптались на теме Павла Приозерского, не решаясь заговорить о главном, да так и не решились, ушли, оставив Валерке Ветру новые книга. Генка Щелкунчик всю дорогу молчал. Я жалел его до слез и изо всех сил хотел, чтобы все было хорошо. А самым страшным для меня оказалось то, что Люська отняла у Генки Щелкунчика самое главное качество - всегда оставаться собой; теперь Генка Щелкунчик часто погружался в свои мысли и терял связь с окружающими так же легко, как Ромка Рукавица, он потерял способность всегда быть рядом, он оставался собой только для себя, но не для других, не для меня.

Да и каждый из нас, в общем, изменился со времени съемок. Валерка Ветер стал беспомощнее, теперь это был неуверенный, робкий герой, герой по природе, не по поступкам. Не знаю, попросили бы его сейчас, или нет, спасти из огня ребенка. Зато Фимка Таракан - он бы спас. Он осмелел. За Генку Щелкунчика дрался просто как зверь. А Ромка Рукавица только стал чуть-чуть больше скептиком, но для него и этого было много, с таким качеством не уживаются в выдуманном мире, и я подозревал, что Ромка Рукавица мечтает уже не так часто. Что до меня, то мои перемены, наоборот, сводились к усилению ирреального взгляда на все, этакие розовые очки с увеличительными стеклами; поэтому, видимо, и Люська мне продолжала нравиться, я видел ее по-прежнему в синем платье, и все было в порядке. На Люську я сердиться не мог: она была не наша, другая, разницу полов я теперь понимал лучше некуда; Люська никогда не будет такой как мы - разве можно понять ее или не понять, сердиться или не сердиться? Люська по своей женской природе была непостижимым существом, но и мы стали неплохими предсказателями, поэтому каждый из нас очень хорошо понимал, что она вот-вот уйдет от Генки Щелкунчика. И Люська ушла.

XIV

Теперь, когда нас стало меньше, - а это произошло не только из-за Люськи, но и оттого, что мы сами уменьшились, сделались слабыми, трусливыми, - теперь нам было все труднее встречаться. Нас как бы не хватало, чтобы заполнить то пространство, которое выделил когда-то для нас Васька Кот. Мы стали меньше самих себя. Расстояние между нами увеличивалось в прямом смысле, мы больше не образовывали пятиугольник. Валерка Ветер занял кресло, Фимка Таракан - табуретку, мы с Ромкой Рукавицей, как прежде, сидели на полу, а Генка Щелкунчик сжался в углу. Он буквально умирал без Люськи, просто страшно было смотреть, как человек пропадает. Весь день у меня в голове вертелась песенка, слова из нее я когда-то записал на обложке тетради, скрывающей цветастые страны моих снов.