Урок возмездия - [4]
Наконец, она поднимается с места, царапнув ножками стула по твердым доскам пола, и закрывает у меня перед носом дверь.
Глава 2
Девушка в комнате Алекс не призрак, но вполне могла бы им быть.
В этот день мы больше не разговариваем; дверь в комнату Алекс остается закрытой, о присутствии новой постоялицы свидетельствуют лишь случайный скрип половиц да грязная кофейная кружка, оставленная на кухонном столе. В полдень я замечаю ту девушку на крыльце, одетую в костюм из жатого ситца, сидящую в кресле-качалке с сигаретой в одной руке и книгой «Орикс и Коростель» в другой.
Я делю свое время между спальней и комнатой отдыха, лишь однажды отважившись выбраться в столовую факультета, набрать в коробку еды и сбежать обратно в Годвин-хаус; нет ничего хуже, чем пытаться поесть в то время, как все преподаватели английского языка подходят ко мне, чтобы напомнить о том, как они виноваты, как мне, должно быть, трудно и какая же я молодец, что вернулась после всего, что произошло.
Если я буду передвигаться маршрутом «спальня – комната отдыха, комната отдыха – спальня», может быть, стужа не настигнет меня.
По крайней мере я себя в этом убеждаю. Но в итоге избежать этого не получается.
Это происходит, когда я нахожусь в читальном уголке. Я свернулась калачиком на сиденье у окна в конце коридора на первом этаже, сбросив туфли и засунув ноги в носках между подушками, рядом с которыми сложены стопкой книги для летнего чтения из списка доктора Уайатт. Мои веки тяжелеют, я напрасно изо всех сил стараюсь удержать взгляд на странице. Несмотря на то что день в разгаре, я зажигаю свечи; огоньки колеблются и мерцают, отражаясь в стекле окна.
«На минуточку, – думаю я. – Я прикрою глаза только на минуточку».
Сон, словно подземные воды, обволакивает меня. Темнота тянет меня в глубину.
А после я снова оказываюсь на горе. Руки в перчатках успевают онеметь, пока я цепляюсь за этот жалкий выступ. Я продолжаю думать о темной воде, заполняющей мои легкие. О теле Алекс, разбившемся о камни.
Сугроб подо мной больше не смещается. Я сажусь на него легко, как насекомое, и сижу неподвижно. Если пошевелюсь, гора задрожит и избавится от меня.
Если я не буду шевелиться, я умру здесь.
– Так умри же, – говорит Алекс, и я, вздрогнув, просыпаюсь.
В коридоре уже темно. Высокие окна глазеют на темный лес, свечи погасли. Слышно только мое дыхание, тяжелое и прерывистое. Оно вырывается с шумом – болезненное, словно я все еще очень высоко над землей.
Я чувствую ее пальцы на затылке, ногти, похожие на осколки льда. Я судорожно озираюсь, но никого нет. По пустым коридорам Годвин-хаус тянутся тени, невидимые глаза пристально смотрят из высоких углов. Когда-то давно мне было так легко забыть рассказы об этом доме и пяти ведьмах из Дэллоуэя, которые жили здесь триста лет тому назад, об их крови у нас под ногами и костях, висящих на деревьях. Если в этих местах и водятся привидения, то это из-за убийств и магии, а не из-за Алекс Хейвуд.
Алекс была самой яркой в этих стенах. Она держала ночь в страхе.
Мне нужно включить свет. Но я не могу сдвинуться с этого места возле окна, не могу перестать сжимать колени обеими руками.
Ее здесь нет. Она умерла. Она умерла.
Я вскакиваю. Шатаясь, подхожу к ближайшему торшеру, дергаю за цепочку и включаю свет. Лампочка светится белым; я осматриваю помещение, чтобы убедиться в том, что никого нет. Конечно, никого нет. Боже, который час? Только 3:03 утра, высвечивает неимоверно яркий экран телефона. Уже слишком поздно, чтобы девушка в комнате Алекс все еще бодрствовала.
По дороге в свою комнату я зажигаю все лампы, сердце колотится, пока я поднимаюсь мимо второго этажа. «Не смотри, не смотри», – приказываю себе и спешу дальше на третий.
Придя в комнату, я запираю дверь и сажусь на корточки на ковре. В прошлом году я, возможно, произнесла бы заклинание, ведь круг света – моя защита от тьмы. Сейчас же мои руки трясутся так сильно, что три спички ломаются, прежде чем мне удается зажечь огонь. Я не рисую круг. Магии не существует. Я не произношу заклинание. Я всего лишь зажигаю три свечи и как можно ближе наклоняюсь к их теплу.
«Учись осознанному наблюдению, – сказала бы доктор Ортега. – Сосредоточься на пламени. Сосредоточься на чем-либо реальном».
Если что-то сверхъестественное и блуждает в этих стенах, оно не проявляет себя; тусклое пламя свечей мерцает и отбрасывает на стены колеблющиеся тени.
– Нет здесь никого, – шепчу я, и не успевают слова сорваться с моих губ, раздается стук в дверь.
Я так сильно вздрагиваю, что опрокидываю свечу. Шелковый ковер загорается практически мгновенно, желтое пламя быстро пожирает старинный узор. Я затаптываю остатки огня, когда кто-то спрашивает:
– Что вы делаете?
Я поднимаю глаза. В дверном проеме стоит замена Алекс. И хотя сейчас чуть больше трех часов утра, она одета так, будто собирается идти на собеседование на юридический факультет. У нее даже запонки на воротнике.
– Вызываю дьявола. А на что это похоже? – отвечаю я, но мои пылающие щеки выдают меня; такое унижение. Хочу опрокинуть остальные свечи и сжечь весь дом, чтобы никто не узнал о моем позоре.
