Урок - [44]

– Разбросанность. Специфика... – оправдывается начальник СМУ-507 Н. Волик.– А в общем, конечно, маху дали, упустили.

Упустили. «Со спецификой», как выяснилось, можно было бы сладить. Жилье, транспорт для выезда на работу, строительные материалы – все это мог обеспечить заказчик – совхозы, а оборудование и инструмент – областное управление связи. Могли бы, если бы подрядчик – СМУ-507 требовал, строго контролировал все и везде. В управлении работает немногим больше сотни человек. А по деревням кочует и того меньше. Неужели трудно приготовить для них раз в десять дней смену чистого постельного белья? Неужто так трудно зарплату в дальние районы отправлять в первую очередь?

– Можно, конечно. Упустили, недосмотрели. Сейчас мы все поняли. Народный суд обязал нас обсудить все это. Местком у нас заседал. Парторг беседу провел. Поняли...

Поняли? Ребята одни здесь, отцы и матери их за тысячи километров. Был кто-нибудь в колонии за эти месяцы, навестили их?

– Не догадались...

Все равно Волику – будут ли потом эти ребята работать или учиться, или снова воровать пойдут. Откуда же такое равнодушие, ваши ведь люди. Ваши.

Вот откуда. Газ-то все равно далеко на запад пойдет. И нефти от этого не убудет – качать ее не перекачать. Если бы газ этот остановился где-нибудь на полпути. Что случилось?! Да вот... неувязка: трех парней не уберегли. Если бы нефть вдруг не пошла. Из-за этих же ребят. Тогда бы любой начальник, и не такой, как Волик, за сотни километров пошел пешком, нет, побежал бы к ребятам. Ну, как вы гут? В чем нуждаетесь? Все вам будет. Все, все сделаем!

Но потекут по-прежнему и газ, и нефть. И знает Волик, годовой план они должны выполнить за 11 месяцев и сколько-нибудь дней. За это с него в тресте спросят. Это все дела государственные. А за ребят никто не спросит, были – не были.

С каких же это пор воспитание трудового человека считается государственным делом?! Большая жизнь кипит в Сибири. Открываются и эксплуатируются новые месторождения нефти и газа, вводятся в действие мощные предприятия, лесопромышленные комплексы, линии электропередачи, железных и шоссейных дорог. Руки рабочие здесь очень нужны. Нужны трактористы, плотники, врачи, шоферы, геологи, учителя, инженеры... Только за один год в Тюменскую область приехало по оргнабору и комсомольским путевкам больше 10 тысяч (!) юношей и девушек. Разве не государственнейшее это дело – сделать их своими в Сибири.

Ехали эти ребята в незнакомые им края, ехали послышанные о романтике, о трудовых подвигах. Обо всем, о чем мечталось, к чему стремились. Но жизнь повернулась к ним изнанкой. И вот теперь во всем разочаровавшиеся, напуганные ребята, как только отбудут срок наказания, сразу же бросятся вон отсюда, куда-нибудь подальше от Сибири. И сами больше не вернутся и приятелям своим не посоветуют сюда ехать. Так я думал. И на эту тему заговорил с Селезневым. Он ответил:

– Что вы? Я отбуду срок наказания и обязательно в Сибири останусь. Буду здесь работать. Сибирь мне понравилась. Ну, а что так случилось, тут не Сибирь виновата...

Итак, четыре парня отняли у человека деньги.

Они отняли у него всего несколько рублей. И оказались за решеткой. Все верно. Ограбили человека. Окажись у него миллион, взяли бы миллион. Просто «не повезло».

Все верно. Все правильно. Но вот я был у них в колонии. Встал передо мною огромный верзила. Шрам через лицо. Кричит:

– Гражданин начальник!

Это он ко мне. Его бы расстрелять могли, человека убил. А он здесь оказался, повезло, крошечные смягчающие обстоятельства отыскались! Стоит он, считай, воскресший и уже нового смягчения требует, кулаки сжимает.

– Гражданин начальник!

А рядом с ним – маленький, щуплый арестантик Селезнев. Он за свою жизнь мухи не обидел. Стоит, пальцы ломает. Какие же они разные. А оказались рядом. Оказались.

...Все верно. Получили по заслугам. Преступники. Но вот мать Каплуна пишет в «Известия»:

«Я ведь своего сына не грабить посылала. Когда он находился дома, в Курске, он был честным и справедливым, и мое материнское сердце радовалось за него... Я неоднократно обращалась к тов. Волику с просьбой сообщить мне о жизни и поведении Саши. Он у меня один, а я тяжелобольная, мне хотелось знать все о его жизни в Сибири, чтобы в нужный момент подсказать, помочь ему своим материнским советом...»

– Неправда. Мы писали матери Каплуна.– Это говорит заместитель секретаря комсомольской организации СМУ-507 Мария Лушникова.– Я хорошо помню, мы писали ей.

– Когда?

– Когда его посадили.

1966 г.

НЕ ТОЛЬКО В ПАМЯТИ ХРАНИТЬ

Разглядываю двадцатилетней давности фотографию Инны. Красавица? Да. Но не в этом только дело. Что-то есть в ней глубже и неискушеннее самой красоты. Москвичка по духу и рождению, сколько же, наверное, было вокруг нее ярких натур. Просто сильных и добрых парней. А она увидела среди всех – его, ничем не приметного крестьянского сына, студента, кумыка Таймасхана Салаватова. Видно, разгадала в нем что-то ей одной открывшееся и дорогое. И оставила она – выпускница полиграфического института – и дом свой столичный, и родителей, и друзей, и уехала с ним на его родину – в Хасавюрт, городишко до того пыльный, что, подъезжая к нему, видишь издали сначала пыль, а потом уж сквозь желтое облако проступают домишки.