Урок - [39]

Итак, Прокуратура РСФСР «рассмотрела» очерк «Драма в Бечевинке» ДО его публикации. Это – во-первых. Во-вторых, прокуратура сообщает при этом пока лишь о мерах, которые приняла милиция в отношении своих работников. А как же с сотрудниками самой прокуратуры? Вспомнили – есть Потемкин: ему все равно, он на пенсии. И вот она, точка:

«Прокурор Белозерского района В. Потемкин от занимаемой должности освобожден».

Даже не точка – восклицательный знак.

Не рассчитали: не учли самой малости – человеческого достоинства.

Первое, что сказал мне при встрече заместитель прокурора РСФСР Николай Семенович Трубин, автор ответа в редакцию:

– А что, какая разница, как освобожден? Все равно ведь не работает.

Потом:

– Хорошо, а что теперь делать? Давайте нам его письмо, мы разберемся.

Ославили, значит, на всю страну, а «разбираться» один на один?

Снова побывал я в Бечевинке. Зашел в дом покойного председателя колхоза. Нину Ивановну, жену, не застал: в Череповец переехала с детьми. Дверь открыла старушка, чья-то мать.

– Ее? – спросил я.

Его,– сказала она и заплакала.

Живет одна, но ей помогают, и дрова, и газ в баллонах – все есть. Соседи у нее замечательные. Я о Бечевинке мнения не изменил, но соседи правда хорошие – новый председатель колхоза Семенов с семьей. Те три месяца, когда все шло к развязке, он, к сожалению, был в отъезде – на курсах. Нина Ивановна позвонила Семенову старшему, отцу: Женю ранили (она еще не знала, что убили), Шипунов под окном. И Иван Васильевич, ему за шестьдесят, бывший фронтовик, разведчик, кинулся к дому Степановых. Все следующие ночи, их много было, Нине Ивановне с девочками страшно было одним в доме, и Иван Васильевич оставался у них ночевать.

Надежные люди всюду есть.

Здесь, в Бечевинке, яснее, чем прежде, думалось о несчастьях и бедах, которые случаются чаще не потому, что кто-то ненадежен, или неспособен, или просто дурен, а потому, что мы не знаем об этом. Человек выдает себя не за того, кто он есть. Иногда ничего праведного, ни заинтересованности, ни желания – все видимость. Вместо дела – видимость дела, вместо цели – видимость цели. Ведь знай мы заранее, чего стоил ленивый и трусливый участковый милиционер Васюков со всей своей опергруппой захвата,– жив, жив был бы председатель колхоза...

Побыл я вновь и на могиле Степанова. Ухоженная, опять сноп хлебных колосьев, уже нынешнего, недавнего урожая, памятник аккуратный.

...Ах, какой был бы памятник ему от нас, от всех, самый прочный и светлый, если бы сейчас, после его гибели, мы не лгали друг другу.

И главное – зачем? В очерке ни словом не упоминалась прокуратура, и редакция не ждала от нее никакого ответа. Показать, что прокуратура не в стороне от этой шумной истории? Но мы знаем: прокуратура стоит на страже законности у последней черты, и авторитет ее в нашем обществе столь велик, что не нуждается в искусственной поддержке.

Как же нужно не уважать орган печати, чтобы составлять такую классическую отписку – от первого абзаца до последнего. Но ладно, газета – пусть, тут не до ведомственных обид, как же нужно не уважать само дело, которому ты служишь. Честь и достоинство человеческой личности, на страже которой всегда стояла прокуратура, от прокуратуры же, точнее от некоторых ее работников, приходится защищать.

Самое настораживающее – в том, что сделано все было с легкостью, без всякой нужды. В таком случае, может быть, и лучше, что дело коснулось имени, а не судьбы.

Кого обманываем мы, создавая видимость работы вместо работы, видимость цели – вместо цели?

Кого обманываем мы?

Себя.

Что понравилось мне в письме Потемкина – простосердечие: «Прошу Вас изыскать возможность и публичной реабилитации, если не в вашей, то и областной газете «Красный Север» или районной «Новый путь».

Ему и перед местными журналистами неудобно, он, Потемкин, ведет в газете внештатный юридический отдел. Еще руководит секцией в районном Совете ветеранов войны. Еще он – заместитель секретаря первичной парторганизации нарсуда и прокуратуры. Перед ними, коллегами, тоже как-то неловко. Еще Потемкин – депутат райсовета.

Да просто перед соседями неудобно.

Мы идем с Потемкиным по вечернему Белозерску, он мне рассказывает, а я все смотрю на его левую ногу. От ходьбы она к концу дня опухает. Все эти десятилетия.

Виталий Васильевич – инвалид войны.

Начались зимние школьные каникулы 1943 года, когда он, десятиклассник, пришел в военкомат. Было ему тогда семнадцать.

А всего из Белозерска уходило их в тот день тридцать шесть человек. Тридцать шесть мальчиков. Уходили почти безвозвратно.

Юный Потемкин еще учился на курсах в пехотном училище, когда старший брат его Николай, десантник, погиб. Отец, получив похоронку, умер. Остались мать и пятеро сестер.

Курсы были ускоренные, он вышел рядовым и все звания получал в боях. Первые бои – под Харьковом, на третий день он, пулеметчик, был ранен осколком мины в левый локоть. Это было в августе сорок третьего. После медсанбата – снова бои, форсировал Днепр. И снова в августе, сорок четвертого, под Бухарестом, его опять ранило. Он, уже лейтенант, командовал ротой. Брали высоту, и пулеметной очередью ему пробило левое колено, плечо и правую руку. Солдаты тащили его на плащ-палатке под огнем пять километров.