Урок - [27]

Меня невольно удивило то, что она заговорила на самую животрепещущую для меня тему — о тайнах человеческих отношений, тайнах разрывов и соединений.

— Почему Татьяна играет такую «шутку» с Пушкиным — выходит замуж за нелюбимого пожилого генерала, а Наташа, чистая душа, до беспамятства увлекается пошлым Анатолем Курагиным? Внешне тут все нелогично, как и в самой жизни, когда совершается подобное. Но существует особая, скрытая логика человеческих отношений, тот таинственный механизм отталкиваний и сближений, который понимается иногда нами чересчур поздно. Мне и хотелось, чтобы мои воспитанники если и не овладели бы этим механизмом — дело, конечно, невозможное! — то хотя бы не забывали, что он существует, и реже отчаивались в жизни.

— Это вы посоветовали некогда Лене вести дневник?

— Лена вела дневник? — живо удивилась Пелагея Георгиевна. — Да что ж, не удивительно: она относилась к собственной душе все серьезнее и все заинтересованней. Когда мы познакомились, ей было шестнадцать лет, когда расстались — двадцать семь. Она была уже невестой. Я лишь из этого письма узнала о ее дальнейшей судьбе. Довольствовалась тем, что жива. Она жива. И я жива. Вот и хорошо. А почему не позвонила ей первая? Вам ведь известно, что говорят о нас, старых: навязчивые, покоя от них не найдешь. Но если бы мне было известно это, — она показала на письмо, развернутое на столе, — конечно бы, позвонила.

«Поймите, для меня жизненно важно опять быть вместе с ней, с Пелагеей Георгиевной. Жизненно важно. А моя жизнь нужна моей дочке, ей девять с половиной лет. Она учится в третьем классе. Это очаровательное, хрупкое существо, но, к моему глубокому несчастью, больное, врачи не уверены в ее будущем. Хотя сейчас ей намного лучше и появилась надежда. Серьезная, обоснованная надежда. В минуту безысходного отчаяния я никогда бы не написала вам этого письма. Поймите меня: отчаяния нет и даже напротив, все складывается к лучшему…

Так кто же я сегодня? Я филолог. Окончила университет в 1964 году. Работаю на рубеже гуманитарных и технических наук и люблю мою работу. Я добилась определенных успехов, меня повышают в должностях, сейчас я заведую сектором в большом научно-исследовательском институте, сектор мой небольшой — семь человек. Нравственный микроклимат у нас чудесный — понимания и любви.

А в личной жизни? Что я такое наедине сама с собой? Счастлива или нет? Надеюсь ли на счастье? Да, надеюсь…

С мужем я разведена. Мы жили с ним семь лет. Классический срок, по мнению статистической службы. Мужа очень любила все семь лет и даже больше любила, когда уходила от него. Человек небесталанный, но страшно пил. Боролась с собой, страдала, но все-таки себя победила. Теперь не люблю… Теперь люблю не его (нашла в себе силы и запас чувств и на это). Люблю серьезно и строго. Мы живем пока в разных городах, но написали друг другу за год, наверное, больше писем, чем Дидро возлюбленной за всю жизнь (извините шутку, навеянную вашей последней книгой). Мы часто видимся, перекрываем поездами и самолетами относительно немалые расстояния, чтобы опять и опять удивиться самим себе.

Как видите, жизнь моя полна до краев, и в то же время она нищенски бедна, потому что сегодня в ней нет самого дорогого для меня человека, которого я увидела и поцеловала последний раз в 1968 году, одиннадцать лет назад».

Перед тем, как рассказать о моем разговоре с Еленой Константиновной Рощиной, которую, повторяю, я увидел раньше, чем Пелагею Георгиевну Федорович, хочу немного развить мысли Пелагеи Георгиевны о человеческих отношениях, ибо они имеют непосредственное касательство к тем двум тайнам, которые сейчас нас занимают.

Сегодня и в жизни, и в литературе мы углубляемся в основном в относительно неширокий и небогатый «набор отношений» (любовь родителей и детей, любовь мужчины и женщины, любовь человека к избранному делу…). Остальное — и люди, и дела — кажутся легко заменяемыми, может быть, из-за быстрого ритма жизни и беглости контактов.

Создается иллюзия легкой замены: человеком человека. Но ЧЕЛОВЕК, как известно, совершенно незаменяем, потому что человек УНИКАЛЕН.

Эта уникальность постигается обыкновенно после разлуки, после разрыва, через страдание. Само собой разумеется, что любой человек уникален. Но есть еще ТВОЙ УНИКАЛЬНЫЙ. И когда он уходит из жизни, все в ней обесцвечивается, хотя в отношениях с ним наступает пора, когда кажется, что он тебе больше не нужен, что он подавляет твою личность, что он лишает твою жизнь той окрыленности, без которой, особенно в молодости, нет жизни.

Это затмение наступает особенно часто в отношениях людей с огромной разницей в возрасте. Но у родителей и детей, при неизбежных ослаблениях духовных контактов, остаются традиционные формы общения на всю жизнь. А у героев «педагогического романа»?

3

— …Я окончила университет, — рассказывала мне Елена Константиновна, — и становилась самостоятельным человеком, а Пелагея Георгиевна, очевидно, ожидала, что я навсегда останусь милой нескладной девочкой. Я ее любила не меньше, а даже больше. Когда она болела и лежала — у нее больные сосуды, — я сидела рядом часами, ожидая, когда надо пойти в аптеку и подать лекарство. Мои самые высокие воспоминания в жизни, — она вдруг улыбнулась, точно открыв что-то новое в себе самой, — не медовый месяц с мужем и даже не рождение ребенка, а совместная жизнь с ней после окончания школы у нее на даче под Москвой или на берегу Черного моря, в Ботаническом Никитском саду. Она, конечно, все расходы брала на себя, ведь я из бедной семьи. Но дело не в этом: она настолько не жалела для меня души, настолько передавала мне себя самое, что я и внешне становилась на нее похожей, в нас видели мать и дочь.