Уроды не сдаются - [2]

Наконец, мы остановились перед массивной железной дверью, грязной от следов аборигенских ботинок.

Толстяк принялся колотить обшивку ногой.

— О, пополнение? — за дверью нас встретила небритая ряха. Тоже лысая, как колено. — Командор будет очень доволен!

Командор оказался озверелым микроцефалом. Его крохотная для могучих плеч головешка производила крайне жуткое впечатление. И голос — вибрирующая трубная какофония.

— Молчать! — на каждый посторонний шелест.

— Смирно! — на каждое вялое движение.

Но это я узнал только потом. А сперва было знакомство.

Он появился из своего обиталища в поносного цвета халате, волочащемся по полу. Разглядев со всех сторон и прощупав мои ожиревшие ляжки, да распоясавшееся брюшко, обратился к моим похитителям:

— Кормите его получше. Если старые консервы не сгодятся — обращаться к моему денщику! Отхожее место сами знаете где. Вопросы есть?

— Никак нет! — прогромыхали оба враз.

Душа всколыхнулась в ожидании худшего. Выходит, сожрут. Уж лучше бы я достался скинхедам.

Никто жрать новичка, как я потом к облегчению своему понял, не собирался. Зато продолжали кормить, как на убой, — этого я уразуметь никак не мог. А дня через три — точно сказать не могу, меня включили в речную бригаду по уничтожению водоглазов.

Получив стальную самодельную острогу и фонарь с аккумулятором, я шагнул к резиновой лодке, в которой уже знакомый лысый верзила разминал мышцы спины.

— А в городе никто не верит в существование ни «дачников», ни водоглазов, — сказал я, чтобы разрядить затянувшуюся паузу.

— Ну и что — про нас вообще никто толком ничего не знает, — лысый перестал махать руками. — А знаешь, почему?

— Конспирация?

— Гораздо хуже. Нас нельзя классифицировать — мы еще не уроды, но уже не нормальные. И главные отличия не внешние, а внутренние. Мы же наверху за своих всегда сойдем. Наши так и прикидываются, если попадутся — кто сантехником, кто просто бомжом. Еще не было такого, чтобы кто не возвратился!

Когда по хитроумным подземным тоннелям мы отплыли от базы на почтительное расстояние, я не замедлил поинтересоваться:

— Почему это ваш Командор решил баловать меня консервами, а сам ни-ни. Да и вообще я не видел, чтобы вы ели хоть что-нибудь путнее.

— Значит не догадливый…, — не желая развивать эту тему, Верзила ушел от ответа: — Острогу-то наточил?

Я потрогал перистое лезвие, слегка порезал кожу. Острее не бывает.

— Мы за водоглазами идем ради мяса?

— Не ляпни подобной чепухи, когда доплывем до бригады.

— Тогда зачем планомерное истребление обитающих в другой среде? — мне стало жаль этих неведомых пока водоглазов, может, если истребляют из спортивного интереса. — Я пока в туннелях ни одного водоглаза не видел.

— А не будут суки пастись на нашей поляне.

— В смысле?

— Прямом, как моя заднепроходная кишка. Знаешь, какие у них аппетиты? — Верзила в остервенении приналег на весла, — То, чего нам хватает как минимум на неделю, они смалывают за сутки.

— Рыбу что ли?

— Ага, — осетрину с хреном! Вы же наверху не понимаете, что и мы и водоглазы существуем только благодаря вашему дерьму! Ничего другое наши желудки не принимают. Да и ты скоро таким же станешь — чай уже не первый, бля, такой. Дурень непонятливый…

Я, захлебываясь, выворотил в черную парящую воду подземного канала еще не переваренный завтрак.

Теперь я уже никогда не спрошу, почему их ночные горшки похожи на сияющие кастрюли. Вдруг вспомнилось:

«— Завтрак Командору!..»

2. Глаза

Он был сыт — это удалось впервые за несколько дней. Приятная тяжесть в животе сменила все остальные чувства, и сейчас Король томно валялся на импровизированной лежанке из вонючих тряпок, которую сам обустроил, едва только впервые попал в этот затхлый сырой подвал. Выбирать не приходилось — даже такое жилище сгодится, когда ты вынужден позорно бежать после неудачной стычки с одноплеменниками. Подлая жизнь — подлое беззаконие.

Благодарно принимая подарок судьбы, Король старался не думать о том, что едва ли такое повторится в ближайшее время — это была удача. Простая удача, которую не нужно ловить — она сама приходит в лапы, грозя отмстить затяжной черной полосой.

Он вяло отреагировал на пробуждение Подруги. Поняла сразу — ей он ничего не оставил. Своим отупевшим за голодные дни сознанием он сейчас вдруг понял, что это было единственное существо, ставшее на его сторону и не изменившее ему. Сразу исчезла сладость в брюхе, вместо этого забродило гадливое ощущение вины, ударило в голову. Он отвернулся, сполз с лежанки, позволив своей избраннице занять свое место. Придется снова идти туда. Интересно — осталось ли что-нибудь?

…

Мутные осколки разбитых стекол не могли сдержать ветер — в подвал то и дело залпом врывался снег. От порции свежести вонь застарелого гноя только становилась острее (чьи-то останки не успели дожрать крысы). Из угла в угол по ненавистному пространству метались давно прочитанные газеты, а забытые журналы наполняли узкие проходы шумным недовольным шелестом замызганных страниц.

И вот, когда ветер взял многозначительную паузу, и газеты послушно легли пятнами рядом с побелевшими углами костей (когда привыкаешь уже не интересно, а в первые дни он постоянно спрашивал себя: каким же он был, здешний обитатель?), Король осторожно подобрался к окну.