Ураган в сердце - [89]

Звонила Аллену Талботту. Его не было, но я его секретаршу попросила все передать. Надеюсь, тут все в порядке.

В газету еще не звонила, но завтра утром – первым делом позвоню, просто попрошу их слать газету тебе, пока ты сам их не остановишь. Идет?

Рэй говорит, что ловит тебя на слове насчет той рыбалки. Сезон форели откроется через неделю после воскресенья, и он вяжет мух как сумасшедший. Не спрашивай меня, зачем, у него их уже целый миллион.

Должна заканчивать, или Рэй никогда не отвезет это на почту ко времени.

Выздоравливай побыстрее, и мы скоро снова увидимся.

С любовью

Дафи.

P.S. Когда была у вас дома, приходил какой-то человек из «Садовода», говорил что-то про цветочные клумбы. Я ему сказала, что клумбы могут подождать, пока вы домой вернетесь. Идет? Если еще чем могу тебе помочь, дай только знать».

Про цветочные клумбы Джадд ничего не знал. Наверное, что-то еще из начатого Кэй, а потом напрочь забытого после того, как ей этот Париж в голову клюнул. Мысль еще немного покрутилась в голове, после пропала, лишенная опоры хотя бы в мало-мальской заботе. Все казалось таким давним, таким далеким, сознание полнилось размытыми воспоминаниями, скрытыми образами, на прояснение которых, казалось, не стоило тратить силы.

В почте ничего действительно стоящего не попалось, точно так же зачастую происходило, когда он, возвращаясь из поездок, рвался просмотреть почту и тут же сникал, найдя в ней мало стоящего.

Последним в пачке лежало письмо с обратным адресом «Хэйгуд геральд». Джадд вскрыл конверт с чувством вины, припоминая, что не писал отцу с тех самых пор, как отправил ему торопливую писульку из Сан-Франциско, сообщая, что не сможет заехать в Хэйгуд на обратном пути.

Как всегда, отец написал на желтой бумаге под копирку, однако Джадд, глянув на лист, сразу же почувствовал, что что-то не так. Вместо обычной отцовской педантичной машинописи, всегда без помарок, как гранки после вычитки, строчки изобиловали пропущенными буквами, в нескольких местах вкраплены карандашные исправления, сделанные таким трясущимся почерком, что в нем едва можно было распознать руку отца.

«Дорогой сын!

Я был огорчен, что ты не приехал, как обещал. Надеялся, что мы с тобой сможем поговорить о многом из того, что поднакопилось.

У меня появилась возможность продать газету, и по тому, как идут дела, можно сказать, что, возможно, именно так и надо поступить. На прошлой неделе, в понедельник, сидя в туалете, неожиданно потерял сознание. Что в точности случилось, не знаю, но, должно быть, падая, отшиб левую руку. Она до сих пор плоховато работает. К тому же и с глазами у меня беда. Из-за этого на Оскара ложится лишнее бремя, в особенности при той сдельной работе, которую мы теперь получаем. Семенная компания снова заказывает у нас печать всех своих этикеток, а это значит – бездна ручного набора и пропасть работы с клише. Оскар не жалуется, но мне не по душе то, что я свою долю отработать не в силах.

Эти люди уже трижды приходили ко мне, предлагая выкупить мою долю. У них уже семь газет в Айове, и они, не останавливаясь, покупают еще и еще. Мне противно представлять себе «Геральд» всего лишь одним из звеньев в газетной цепи после всего, что я вложил в нее за последние сорок два года, но по тому, как ныне обстоят дела, я не знаю, что еще мог бы сделать. Я все время надеялся, что в один прекрасный день ты вернешься и возьмешь газету в свои руки, только, кажется, сейчас уже от этой надежды ничего не осталось.

Жаль мне, что ты так и не приехал, хотел посоветоваться с тобой, только будет еще больше жаль, если ты не напишешь мне и не скажешь, что ты об этом думаешь. Эти люди теребят меня, торопят, чтоб я побыстрее решал, и не так много у меня времени осталось, чтобы так или иначе прийти к решению. Передавай от меня привет Кэй.

Папа».

– Плохие новости? – спросила миссис Коуп, едва он оторвал глаза от письма.

– Да уж, по всему судя, хорошего мало, – ответил он, еще раз пробежал глазами второй абзац и рассказал медсестре, что произошло. – Похоже, инсульт, верно?

Не отвечая прямо на вопрос, она спросила:

– Кто-то из ваших друзей?

– Мой отец.

– Отец? Надо же, я и не знала, что он еще жив. Вы даже не упомянули о нем, когда я спросила, есть ли еще кто-то.

– Не хотелось его беспокоить, – перебил Джадд, быстро прячась за этими словами, чтоб не вылетело признание, что ему и в голову не пришло оповестить отца.

– Сколько ему уже?

– Шестьдесят девять, – сказал он после того, как прикинул в уме.

– Да, наверное, это инсульт, – осторожно подтвердила Коуп. – К врачу он не обращался?

– Даже не знаю, есть ли еще в нашем городке врач или нет. Э-э, по-моему, кто-то должен быть. Мне мало что известно. Много воды утекло с тех пор, как был там в последний раз, да и письма мы пишем не очень часто.

– Что ж, вы должны сейчас ему написать, – с легкой укоризной посоветовала она.

– Непременно напишу, – покаянно пообещал он, считая, что легче признаться в невнимании, нежели объяснять, что их с отцом развело.

– Всем людям становится одиноко, – не унималась миссис Коуп, а потом, словно бы все им ранее сказанное нуждалось в проверке, спросила: – Вы ведь говорили, что у вас ни братьев, ни сестер нет, так?