Ураган в сердце - [85]

Уайлдер потянулся, улегся поудобнее.

– Большая часть той округи была основана в шестидесятых годах прошлого столетия, и множество соседних городков устраивали празднества по случаю семидесятипятилетия. Маунд-Сити отпраздновал очень пышно, и все лавочники Хэйгуда злостью исходили: такой бизнес у них из-под носа увели! Все старались хоть какой-то способ найти, чтоб поквитаться. Еще до того, как Лесли Дуайт заявился, ходило множество разговоров, как бы что-то предпринять да с теми двумя тысячами баксов что-нибудь начать. Ну, вот так карнавал и начался.

– Как вы-то стали в этом участвовать?

– В маленьких городках вроде нашего все участвуют во всем. Тут не отвертишься, – сказал Уайлдер, но после все же уступил: – Уф, я тогда по уши влез в местную историю про предание о Черном Ястребе. Знаете, эдакий малец-трудяга. Вот и предложил им рассказ о заключении договора с индейцами где-то около Хэйгуда в тридцатые годы девятнадцатого века. Пришлось малость изменить историю, чтобы увязать это событие с основанием города, но все равно и этого хватило для фундамента, на котором бы строилось основное действие карнавала. А если так, то, понимаете, нам светило празднование по случаю столетия и мы обходили Маунд-Сити на двадцать пять лет. Вот вам еще один отскок, – хмыкнул больной, словно поддразнивая. – «Лайф» туда команду свою направил, чтоб написали про сельские ярмарки. У журналистов выдалась целая пустая неделя: никаких ярмарок, – вот они и сделали материал про карнавальное шествие. Отослали кучу фотографий в Нью-Йорк, те, так уж случилось, легли на стол к нужному редактору – и вот вам, я в журнале, герой на одну неделю. Но после мне еще раз повезло с отскоком. Номер «Лайф» наделал шума в Колфаксе как раз тогда, когда там распределялись стипендии на отделение драмы. Вот так я попал в колледж. Открылась внештатная вакансия на радиостанции – и я скакнул туда. Пришла война, очередной скачок, и я приземлился в войсках связи. Скок-скок-скок – и я уже кинорежиссер со своей собственной группой.

– Разве не этого вы хотели?

– У меня могло б получиться и хуже. Но – удача в чистом виде. Я к этому не стремился.

– Ну, элемент случая есть в жизни каждого, – заметил доктор. – Но вы ведь в кино остались работать и после войны, верно?

– Миллион ребят увольнялись со службы, все искали работу. Мне надо было жену с ребенком содержать, что мне оставалось делать?

– И полагаю, переход на телевидение было просто-напросто еще одним отскоком шарика удачи.

– Удачи или нет, но так оно и было. Не я их искал – они обратились ко мне.

– Похоже, вы были исключительно податливым молодым человеком, – с ехидцей заметил Аарон Карр. – Никаких стремлений, никаких позывов, никакого чувства направленности.

Уайлдер рассмеялся: звук всколыхнулся и быстро угас.

– Хотите верьте, хотите нет, но так все и было.

– А-а, мне довольно легко поверить, что вы не всегда знали, куда попадете в следующий раз. Подворачивалась возможность – вы ею пользовались. И порой, вероятно, это казалось всего лишь удачным скачком. Или, как вы выразились, очередным отскоком шарика. Только ведь было в этом и еще что-то, мистер Уайлдер. Должно было быть. Шарик в гору не подскакивает. Его для этого поддавать приходится. Должна за этим быть энергия: позыв, стремление, способность – и чувство цели. – Доктор помолчал. – Вы ведь на Бродвее не случайно приземлились.

Ошибки быть не могло: больной вздрогнул, и, должно быть, пытаясь скрыть это, задвигался, ноги в коленях согнул, коленками одеяло, как палатку, поднял.

Напрасно прождав ответа, Аарон Карр поднажал:

– Итак, в возрасте тридцати двух.

– Итак, в возрасте тридцати двух лет, – повторил Уайлдер, явно подражая собеседнику, – я взял весь свой Богом данный талант да и продал его за миску чечевичной похлебки, так? Я мог бы стать великим театральным режиссером, так нет – отшвырнул все это прочь и сделался всего лишь рекламщиком. Так ведь вы меня классифицируете, а? Неудачливый художник, рвущий себе сердце от осознания того, в какое месиво он втоптал свою жизнь? И потому-то вы и считаете, будто я все время жил под стрессом, так?

На миг Аарону Карру показалось, будто его мозг обнажился и даже самое это выставление напоказ обрело форму насмешки, но уже в следующий миг он понял: горький сарказм Уайлдера куда больше походит на саморазоблачение. Совершенно очевидно, что такое отношение к себе у него не вдруг и не сейчас появилось. Такое могло скопиться только за долгий период времени: язвительная реакция на чье-то настойчивое раздражение. Не было ли это чем-то, похороненным в собственном его сознании, растущей опухолью не признаваемого сожаления? Или он реагировал так на суждение кого-то другого? Возможно, жены?

– Ладно, положим, был-таки у меня небольшой талант, – продолжал Уайлдер, уже спокойнее, но по-прежнему натянуто, – театральное чутье, склонность к режиссуре – называйте это как хотите, только, чем бы ни был я наделен, воспользовался этим я, черт побери, куда лучше в «Крауч карпет», чем мог когда-нибудь на Бродвее, или в Голливуде, или в каком угодно другом месте, куда меня могло занести. Я ничего не вышвыривал за борт. Ничем не разбрасывался. Использовал все, что имел. И получал от этого гораздо больше удовольствия, чем когда бы то ни было раньше. Утверждаю это со всей серьезностью.