Ураган в сердце - [39]

Роббинс пошел на попятный:

– Мэт, я никогда не придерживался позиции, что…

– Карр говорит и делает в десятки раз больше здравого, чем любой из тех, с кем я говорил. Он, по крайней мере, беспокоится о том, что будет потом, после болезни. А это, видит бог, самое важное.

– Мэт, извините. Я вовсе не хотел вас расстраивать.

– Черт, а вы меня и не расстроили, док. Ни чуточки. Я вам признателен. Ценю это. Пойдемте выпьем, я угощаю.

9

Услышав за спиной какой-то звук, Карр бросил взгляд через плечо. В дверях стояла Коуп.

– Я подумала, вы, возможно захотите меня увидеть, – сказала она.

– Да, я только что думал о вас, – кивнул доктор. – Как я понимаю, вы беретесь за этого больного, Уайлдера.

– Если я вам нужна.

Выхода не было: Карр, ответив поспешным: «Разумеется», – предложил медсестре пройти, предложил ей стул, слишком поздно осознав, что своей непроизвольной любезностью преступил черту, которая всегда должна разделять доктора и сестру, а в случае с Коуп ему еще труднее станет держать ситуацию в своих руках. В смущении он пробормотал:

– Это… как-то удивительно. Мне и в голову не приходило, что миссис Кромвель обратится к вам.

– Не она ко мне обратилась, это я к ней обратилась, – решительно отчеканила Коуп. – Мне казалось, я смогу чем-то помочь.

– Я и уверен, что сможете, – торопливо согласился он и, пытаясь сменить тему, принялся мямлить что-то про то, какой это интересный случай.

Смягчаясь, Коуп спросила:

– Вы ведь себе этого больного берете, так? Не собираетесь передавать его доктору Титеру?

– Нет, я сам им займусь.

– Тогда все в порядке. Просто хотела удостовериться. Особые распоряжения будут? – спросила она. – Я знаю, что вы не хотите запугивать его, чтоб он думал, будто инфаркт всю его жизнь перевернет.

– Да, внушать уверенность важно, – согласился доктор, – только не хотелось бы перебарщивать. Было время, я сам думал, что чересчур напуганный пациент – вот наша большая трудность, но чем дальше я продвигался, чем больше историй болезни исследовал, тем больше убеждался, что пациент, который приходит в себя слишком перепуганным, труден для нас ничуть не больше, чем тот, кто напуган не вполне.

– Не вполне напуган? Я еще ни одного не видела, кто бы до смерти не пугался.

– Да, в начале. Однако, уверен, вам хотя бы раз попадался такой, кто вообще отказывался верить, что у него сердечный приступ был. Помните того инфарктника у доктора Уэбстера, ну, владельца бройлерной фабрики, Шварц, так, кажется его звали?

– Полагаю, вам известно, что он умер на прошлой неделе.

– Да, я как раз о том и толкую, миссис Коуп. Ни у кого, не дожившего до пятидесяти пяти лет, не должно быть второго инфаркта. А если случается, значит, что-то делалось неправильно при лечении первого.

– Это был не мой больной, – сказала Коуп. – Но он был очень тяжелый, это я запомнила.

– А знаете, что мне мистер Шварц сказал, когда я его осматривал в прошлом месяце? Он сказал, что никакого сердечного приступа у него не было, во всяком случае, настоящего. Я сидел здесь, на этом самом месте, с его кардиограммой в руках, показывал ему все доказательства, которые были налицо, а он все равно твердил, что ничего страшного с ним не было, так, «ударчик небольшой», как он выразился. Если бы мистер Шварц вышел из этой больницы, понимая, что ему придется полностью изменить весь характер своего поведения, он был бы жив сегодня.

Лицо медсестры приняло выражение напряженной сосредоточенности.

– И как, по-вашему, надо обращаться с мистером Уайлдером?

– Говоря откровенно, миссис Коуп, пока я не вполне знаю его, чтобы с уверенностью указать путь, каким мы пойдем. Я поговорил с президентом его компании, получил немало общих сведений о его жизни, но все это в лучшем случае не более чем набросок главного. Президент обещал мне прислать его личное дело. Возможно, из него я узнаю побольше, надеюсь на это. Остальное же мы должны почерпнуть из разговоров с ним. Сегодня я держу его на умеренно большой дозе успокоительного, и всю ночь тоже, но, если утром все признаки будут такими же приличными, как сейчас, я освобожу его от воздействия лекарств и начну разговаривать с ним завтра днем или вечером.

– О чем?

– Обо всем, – твердо сказал Карр. – О его работе, о его семье, обо всем, что имеет отношение к его жизни. Я не хочу, чтобы пребывание в этой больнице стало для него бегством от действительности. Слишком часто именно этого мы и добиваемся: держим больного в такой уютной уверенности, в такой приятной изоляции, что он не в силах взглянуть правде в глаза. Я хочу подтолкнуть его к тому, чтобы он всю свою жизнь обдумал. Почему он делал это, почему он делал то? Как самого себя загнал в такой ритм жизни и довел до инфаркта?

– Что, по-вашему, я должна делать?

– Взяться за то, где в данный момент вы способны помочь больше всего: как я говорил, надеюсь, что получу вполне достаточно сведений общего характера о его деловой жизни, а вот более личная ее сторона… Жены-то его нет, с ней мы поговорить не можем.

– Думаете, беда как раз там может таиться?

– Я не знаю. Возможно. Во всяком случае, разузнать стоит.

На секунду показалось, что Коуп станет возражать, но она только поджала губы. Глянула на часы и поднялась: