Ураган по имени «Чингисхан» - [51]

— Так что с этим козлом делать-то? — переспросил Джумали.

Чингис посмотрел на тучи и надвигающуюся на них темную стену ураганного ливня. В какой-то момент ему даже показалось, что на фоне этой стены пара смерчей гуляет. Но если они и показались на мгновение, то быстро исчезли из поля зрения.

— А мне вот любопытно узнать, как связанный человек перенесет ураган… — ответил он. — Свяжите его и бросьте там, внизу. Унесет парня ветром, пусть несет, не жалко. Но можно его даже камнями обложить, хотя бы с западной стороны, чтобы его не укатило, как пьяное бревно. И пусть отдыхает. Любопытно мне… Потом посмотрим, что с ним стало…

Джумали радостно заулыбался, ему тоже было любопытно. Но отметил при этом с видимым сожалением:

— Жалко, посмотреть за ним нельзя будет. Или мы оставим часового?

— Если только ты сам останешься… Может, тебя ветром и недалеко унесет, прибежишь назад. Пост, сам понимаешь, оставлять нехорошо, за это расстреливают.

Объяснять дальнейшее Чингис не стал. Он повернулся и стал взбираться в горку, придерживаясь рукой о монолитную стену скалы…

Джумали, конечно же, не один связывал пленника. Кто-то помогал ему действием, кто-то помогал советом. Амир сел в дальнюю машину на переднее пассажирское сиденье и еще минут пять ждал, когда рассядутся все остальные. Из бойцов его машины не пострадал никто, кроме водителя Базаргана. На место Базаргана сел Джумали. Раньше Чингис в машине Джумали ездил, пока не решил, что тот может самостоятельно звеном командовать. Он и командовал, причем вполне неплохо, как считал сам амир. Был дотошным в исполнении приказов и предельно точным во всех моментах, касающихся временного графика. А именно временной график был, как кто-то говорил, больным местом Чингиса, хотя сам он считал это своим «коньком» и даже утверждал, что временной график, предельно точное выполнение разных действий строго в определенный момент, и является залогом успеха его отряда. Когда все выполняешь точно, ошибиться невозможно. И несостыковок в действиях отдельных звеньев не происходит, и накладки исключены. Когда Джумали умудрился вытащить из кармана Базаргана ключи, Чингис не видел. Сам он знал, что Базарган всегда носит ключи от машины в верхнем нагрудном кармане своей «разгрузки». Наверное, когда его хоронили, Джумали и подсуетился. Амир сидел на камне недалеко от места, где копали могилу для Базаргана, и, казалось, видел все. Но вот момент, когда ключи перешли из кармана убитого в карман Джумали, остался незамеченным. Наверное, тогда Чингис разговаривал по телефону с подполковником «летучих мышей».

Вот только автомат Базаргана Джумали не достался, его унес «краповый», как и автомат Махди. Хотя у Махди автомат был чужой, а автоматы самого Махди и Джумали оставались в той машине, что взорвалась. И запас гранат там же был. Если запасные автоматы есть в багажниках первых трех машин, то гранат больше нет, и отрядный «РПГ-7» — теперь просто бесполезный груз. Впрочем, бесполезным этот груз можно считать только до момента, пока отряд не вернется на базу. На базе гранаты найдутся, и осколочные, и бронебойные. Только вот второго такого гранатометчика в отряде нет. С гранатометом любой боец справиться сумеет, но стрелять так точно и выверенно умел только Махди. Не зря его в армии этому учили. Хорошо научили. Много армии от Махди досталось. И армии, и ментам, и внутривойсковикам, и всем прочим. Впрочем, для продолжения начатого рейда гранатомету есть замена более чем равноценная. В багажнике одной из трех машин осталось четыре одноразовых огнемета «Шмель». Но это последние огнеметы, тубу которых после выстрела можно выбрасывать. Огнеметов даже на базе больше не было, поэтому Чингис хотел их приберечь и использовать только в крайнем случае.

Бойцы стали рассаживаться в машины только через полчаса.

— Казбек где? — спросил амир.

— В последней машине.

— Как себя чувствует?

— Хромает.

— Перевязали его?

— Сам себя перевязал. Руки у него целые. Сам человек свою рану всегда лучше чувствует.

— Ты не смотрел, что за рана? Сквозная?

— Нет. Пуля в бедре осталась. Артерию не задела, и это уже хорошо. Боюсь только, часть бедренной кости пробита. Если бы кость не задело, пуля вышла бы.

— Это плохо.

— Куда уж хуже, — посетовал Джумали. — Хирурга ему надо.

— Попробуем найти. На следующем же этапе и попробуем. Но ходить-то он ходит?

— Не только ходит, он и работает. И могилу копал, и камни таскал. Стонал, но таскал. Мужик крепкий, не сдается.

«Или не хочет, чтобы его пристрелили», — не сказал, но подумал Чингис. Такие вещи лучше не произносить вслух.

— А что пленник?

— Надеюсь, патроны на него тратить не придется.

— Что так?

— Связали. За ним небольшую каменную стенку выложили, чтобы его не укатило. Только, мне кажется, его вместе со стенкой поднимет и унесет. Там сейчас такой ветер поднялся, что камни дрожат. Вы, амир, укрытие хорошее выбрали. Здесь ветра почти нет. А с моря два смерча идут, высокие, до облаков. Глаза прищуришь, кажется, облака на ноги встали, или какой-то пьяный джинн разгулялся.

— Не джинн, а «Чингисхан».

— Да, Чингисхан.

Чингис не ошибся в интонации Джумали. Тот не ураган назвал по имени, а его самого назвал Чингисханом. Впрочем, Джумали неподалеку был, когда амир разговаривал по телефону с подполковником «летучих мышей» и сам себя Чингисханом назвал. Наверное, Джумали это понравилось не меньше, чем самому Чингису. Но это должно было остаться для всех незаметным. Обычно человека не зовут так, как ему самому нравится. А чтобы звали, следует показывать свое равнодушие к прозвищу, тогда точно будут так звать.