Ураган - [31]

Го Цюань-хаю хорошо были известны и притворные улыбки и коварные повадки Хань Лао-лю. Не забыл он и лютой смерти отца. Но человеку нужно есть — и он должен работать!

Го Цюань-хай собирался было подрядиться к Тану Загребале, но они не сошлись в цене, а Хань Лао-лю сразу же предложил:

— Приходи ко мне. Со знакомыми людьми всегда можно будет договориться. Батраков у меня много, работа не тяжелая. Сколько бы ты хотел?

— Дашь шестьсот? — спросил Го Цюань-хай.

Он был уверен, что на такие условия Хань Лао-лю ни за что не пойдет, но тот и глазом не моргнул:

— Шестьсот, так шестьсот. Я такой человек, что даже перед убытком не постою.

— А сразу заплатишь?

— Там посмотрим, — уклонился от прямого ответа помещик.

Го Цюань-хай снова стал батраком Хань Лао-лю. Тяжело было думать об отце и заходить в лачугу, в которой они когда-то жили вместе. Невыносимо было стоять за воротами, где умер отец. Го Цюань-хай старался уходить на работу в поле еще до петухов, а возвращаться в темноте. Так под дождем и ветром проработал он целый год, но не получил пока ни гроша.

К концу года помещик зарезал свинью и часть мяса продал своим же батракам. Пять фунтов он принес Го Цюань-хаю.

— Возьми к новому году и поешь пельменей. Ты только взгляни, какое мясо! А сало! Пойдешь покупать в деревню, там тебя обязательно надуют.

Го Цюань-хай вспомнил пословицу: «Если хорек приходит с новогодним поздравлением к курице, едва ли у него добрые намерения», и отказался от подарка.

— Если отказываешься, значит ты хозяина не уважаешь, — рассердился Хань Лао-лю.

Го Цюань-хай подумал: «Стоит ли озлоблять помещика, если деньги за работу еще не получены?»

— Ладно, — уступил он, — давай.

Взяв мясо, он отправился к своему другу Бай Юй-шаню, и они два раза поели пельменей.

На следующий год Го Цюань-хай опять остался батрачить у Хань Лао-лю. Он совсем не хотел этого, да разве бедняки вольны в чем-нибудь? Ведь землю есть не будешь? Кроме того, и рубашка его изорвалась в клочья: надо было покупать новую.

Однажды Го Цюань-хай решился спросить у помещика свой заработок за прошедший год. Тот удивленно выпучил глаза:

— Какой заработок?

— Ведь я на тебя целый год трудился под дождем и ветром, вставая до света, ложась заполночь, — обозлился Го Цюань-хай.

— Съел мясо и еще деньги какие-то требуешь! — раскричался помещик.

Это окончательно взорвало Го Цюань-хая. Он кинулся в соседнюю комнату за ножом, но в дверях его перехватил управляющий Ли Цин-шань:

— Ты куда, бандит!

Во времена Маньчжоу-го назвать человека «бандитом» было равносильно вынесению смертного приговора.

Хань Лао-лю схватил револьвер Морита Таро и навел на Го Цюань-хая:

— Только пошевелись у меня, сволочь!

— Собака! — выругался по-японски прибежавший на крик жандарм.

— Пошел вон! Ждешь, пока тебя не избили до полусмерти? — прошипел Ли Цин-шань и вытолкал батрака вон.

Так, проработав на Хань Лао-лю год и два месяца, Го Цюань-хай получил за труды всего пять фунтов мяса. На следующий день начальник Гун отправил его отбывать трудовую повинность в Мишань, откуда он вернулся лишь после 15 августа.

— У нас к Хань Лао-лю кровная ненависть, — заключил свой рассказ Го Цюань-хай.

— Что же ты на собрании молчал? — спросил Сяо Ван.

— Выступать, когда со всех сторон его домочадцы и родственники глаза пялят? Немного тут наговоришь! Да и какой толк? Попробуй играть барабанными палочками без барабана.

— Давай начнем объединять людей, — предложил Сяо Ван. — Найди таких, чтобы они не были двурушниками и по-настоящему ненавидели бы этого Хань Лао-лю.

— Лучшего, чем Бай Юй-шань, для такого дела и не найти, — подумав, сказал Го Цюань-хай.

— А где он живет?

— На южном конце деревни.

— Так идем к нему сейчас, — вскочил с кана Сяо Ван.

Они пошли.

У Бай Юй-шаня был всего один шан настолько скверной земли, что он сам говаривал: «На этой желтой глине такие тощие всходы, что даже зайцы сюда не забегают по нужде».

Во времена Маньчжоу-го после оплаты всех налогов и поборов Бай Юй-шаню почти ничего не оставалось: ни на еду, ни на одежду. Это, впрочем, не огорчало его, потому что принадлежал он к числу людей неунывающих, с покладистым характером и очень миролюбивым нравом. Но у него был один недостаток: уж очень он любил поспать и никакого сна ему не хватало. Если во время прополки выдавалась ненастная погода, Бай Юй-шань радовался этому:

— Дай, небо, дождичка. Пусть хоть наводнение, лишь бы поспать вволю, — говорил он, позевывая.

— Если решил спать, так при чем тут дождь? Сам ведь хозяин в доме, как решишь, так и будет, — подтрунивали над ним соседи.

Бай Юй-шань в таких случаях неизменно кивал на жену: при ней не поспишь!

Жена его, Дасаоцза, была трудолюбивой, старательной хозяйкой, искусной рукодельницей и усердной в полевых работах. При прополке и сборе урожая редкий мужчина мог сравниться с ней по быстроте и ловкости.

Так как в первые дни супружеской жизни Бай Юй-шань неожиданно для себя потерпел в стычке с молодой женой жестокое поражение, он стал ее побаиваться и со временем свыкся с мыслью, что такую женщину ему не одолеть.

Как-то раз, когда у людей был досуг и они коротали время в разговорах, один задира спросил: