Ураган - [126]

Шрифт
Интервал

— Это правда. Пусть будет по-твоему. Однако нужно же все-таки купить какую-нибудь вещь.

— Придет время — посмотрим. Готов у тебя обед?

— Сейчас сварю пельмени, а ты пока полежи немного.

Она вышла в кухню. Бай Юй-шань прилег и тотчас же уснул. Услышав храп, Дасаоцза вернулась в комнату и осторожно прикрыла мужа одеялом.

Тем временем в комнату крестьянского союза набилось много народу. Старики Чу и Сунь так раскричались, что разбудили крепко спавшего Го Цюань-хая. Он встал, протер глаза и подошел к людям, толпившимся вокруг стола. Лю Гуй-лань, ни на минуту не покидавшая Го Цюань-хая, легонько дернула его за полу куртки и, указав на западный флигель, вполголоса проговорила:

— Иди туда. Там совсем тихо.

Го Цюань-хай отрицательно покачал головой.

— Нет, больше спать не хочется… — И он протиснулся к столу.

— Надо делать так, — рассуждал старик Чу, — как сказал наш начальник Сяо. Сперва дадим тем, у кого совсем ничего нет, заштопаем дыры…

— А середнякам, которые нуждаются, тоже дадите? — спросила жена Лю Дэ-шаня.

— Бедняков с середняками нельзя равнять: бедняки вовсе ничего не имеют, — ответил старик Чу, — однако если окажутся такие середняки, у которых сейчас в чем-нибудь нужда, тоже дадим. Зерна нет — дадим зерно, нет одежи — дадим одежу. Конфискованного имущества у нас сейчас больше, чем в прошлый раз, значит и скупиться нечего. Заштопаем сперва самые большие дыры, а потом уже всех оделять будем. Кто против такого предложения?

Никто не ответил, а старик Сунь спросил:

— Ты говоришь: у кого чего не хватает, то тому и дашь? У меня вот много чего не хватает. Вожжей, к примеру, нет, уздечки — тоже, телеги и совсем не предвидится, словом, того, что нужно, как раз и нет. Можешь ты отпустить мне все это в первую очередь?

Старик Чу подумал:

— Сбрую дадим, а насчет телеги не взыщи. У нас всего-навсего десять телег. Мы еще так порешили, — продолжал старик Чу, — семьям погибших — нуждаются они или не нуждаются — повысить норму. Передвинем их в списке на одну ступень. Вдова Чжао, к примеру, числилась у нас по первому разряду, а теперь будет на особом месте. А семьи, которые совсем ничего не имеют, передвинем в первый разряд.

— А вот Осла Ли на какую ступень собираешься передвинуть? — спросил возчик. — Ведь у него тоже ничего нет.

— Как быть с ним, прямо не ведаю, — озабоченно развел руками Чу. — Пусть сам скажет. Осел Ли, ты здесь?

— Здесь, здесь, — ответил голос из дальнего угла, — да мне равняться с другими не приходится. Пусть уж люди присудят. К моему положению любая ступень подходит.

— Осел Ли повинился во всех своих грехах. Зачислим его во второй разряд, — предложил возчик.

— Верно, верно! — поддержал старик Тянь. — Во второй разряд записать можно.

— К какому же старуху Ван причислить?.. — задумался Чу.

— У старухи Ван большая заслуга. Поэтому можно ее и к первому, — предложил Тянь.

— Да как ты ее туда причислишь? Она никогда в крестьянский союз не заходит. Совсем пассивная, — возразил Чу.

— Нет, что ни говори, а на этот раз у нее большая заслуга, — настаивал Тянь. — Не расскажи старуха Ван о Хань Лао-у, так бы и гулял этот разведчик на свободе.

— Что там говорить! Зачислим ее в первый разряд! — поддержали старика Тяня со всех сторон.

Кто-то внес предложение в первую очередь снабдить многосемейных. Но так как батраки и бедняки в большинстве случаев имели мало детей или были холостыми, предложение вызвало длительные споры. Наконец все согласились с Сяо Сяном, который выступил в защиту многосемейных.

— У нас есть еще такое предложение, — объявил старик Чу, — самым бедным выдать одежу покрепче и лошадей.

— Вот это правильно! Но только чтобы возчикам дали лошадей в первую очередь! — закричал обрадовавшийся старик Сунь.

— И всегда-то ты вперед лезешь, — упрекнул старика Чжао Цзин-жуй.

— Не шумите! Пошли делить! — скомандовал Чу.

Возбужденная толпа хлынула во двор.

Сяо Сян задержал Го Цюань-хая. Тот присел на кан и закурил свою трубочку:

— Так какая же все-таки весть меня ждет?

На худощавом лице начальника бригады появилась теплая, ласковая улыбка.

Они были дружны уже более года, но работа никогда не оставляла им времени для беседы о личных делах. Го Цюань-хай считал своего друга мудрецом, человеком высокой идеи и больших деяний, знавшим лишь одни общественные интересы. Председателю казалось, что у начальника Сяо не было ни личных желаний, ни личных дел. Но в улыбке, которая все ярче разгоралась сейчас на лице Сяо Сяна, Го Цюань-хай улавливал что-то совсем необычное, какую-то новую проникновенность и задушевность. Он с радостным удивлением смотрел на это преобразившееся лицо и с затаенным дыханием ждал слов друга.

Начальник бригады давно оценил способности молодого батрака, выделял его из всех, считая самым лучшим активистом района. Сяо Сян обладал особым качеством определять людей, которое никогда его не обманывало. Он поставил себе целью воспитать из Го Цюань-хая настоящего коммуниста, подготовить его к ответственному посту секретаря райкома. У этого батрака были все данные: безупречное социальное происхождение, честность, ум, работоспособность, смелость и выдержка. В числе первых активистов деревни Юаньмаотунь его приняли в коммунистическую партию, и он уже успел получить закалку на партийной работе. «Надо дать ему политическое образование, — думал Сяо Сян, — расширить кругозор, и из него выйдет отличный секретарь райкома». Сяо Сян вспомнил, что Го Цюань-хай после смерти отца жил одиноко. «Человек не может быть все время один. Ему необходима хорошая, преданная и понимающая его женщина — друг. Ему нужно обзавестись семьей и зажить счастливой жизнью».


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.