Упрямица - [35]

Ник ощутил, что она поддается его искусным приемам, и удовлетворенно ухмыльнулся. Он запрокинул ее голову, поцеловал напрягшееся горло, вытащил шпильки из тяжелой массы надушенных ароматных волос и стал гладить ее локонами свое лицо, вдыхая их запах и наслаждаясь их нежной шелковистостью. Медленно сдвинув бретельки рубашки с ее плеч и отправив воздушное кружевное одеяние вниз, на ковер, он освободил от покрова ее грудь.

Они были совершенны по форме, эти два жемчужной белизны полушария, вскинувшиеся гордо вперед и увенчанные бледно-розовыми бутонами сосков, уже возбужденных до предела. От этого зрелища у него пересохло в горле.

Ник наклонил голову и поочередно сжал соски губами, с трудом сдерживая желание прикусить их до боли. Одна рука его легла ей на талию, прижимая ослабевшее тело Мерседес к своему могучему телу, а другая распустила завязки последней кружевной преграды, дотоле разделявшей их.

Мерседес едва держалась на ногах, комната все быстрее кружилась вокруг нее. Ей казалось, что его руки и его губы были везде. Он раздел ее догола, выставил на обозрение, и почему-то ей не было стыдно и хотелось, чтобы он продолжал… Ей пришлось вцепиться руками в собственные бедра, удерживаясь от искушения погрузить пальцы в его густую темную шевелюру, прижать его еще плотнее к себе для продолжения сладостной пытки.

Она не противилась, когда он запустил руку туда, где только что еще были ее панталончики, теперь упавшие вниз в общую груду одежды возле ее ног, но и не выдала того, что старательно прятала, – своего желания откликнуться стоном и ответной лаской на его заигрывания.

Нет! Любой ее вздох, любое движение, означающее, что она участвует по своей воле в любовной игре, обернется для нее позором, когда он покинет ее. А он обязательно это сделает и уйдет к Инносенсии.

Мерседес впилась ногтями в ладони и обрадовалась, что боль отвлекла ее, умерила ее похотливый порыв. Она не дала волю своим рукам, по-прежнему плотно прижимая их к бедрам.

Он теперь ласкал ее ягодицы, осязая ладонями их соблазнительные очертания, заставляя ее касаться того, что напряглось, выросло и отвердело у него под тонким сукном панталонов, настойчиво требуя от нее ответной реакции, уверенный, что раскаленное облако страсти уже образовалось вокруг них и никуда ей из него не вырваться. Ее напрягшиеся груди доказывали это. И нежная влага, выступившая между ног.

«Не спеши, дай ей освоиться!» – эта мысль сверлила его мозг, но тело требовало немедленно повалить ее на кровать и вторгнуться в… лоно.

Совладав с собой, он осторожно приподнял Мерседес на руках и опустил на ложе так, что это перемещение прошло для нее почти незаметно. Затем Ник начал раздеваться сам, стараясь, чтобы его нетерпеливые пальцы не рвали пуговицы с мясом. Поспешно избавляясь от одежды, Ник не отрывал глаз от прекрасной обнаженной женщины, словно купающейся в золотом свете свечей. Ему хотелось, чтобы она встретилась с ним взглядом, чтобы она следила за ним так же, как он за ней.

Мерседес чувствовала, что его глаза обшаривают каждый квадратный дюйм ее нагого тела. Шорох сбрасываемой им одежды возбудил в ней острую потребность увидеть и его обнаженным. Но она не осмелилась. Мерседес стыдливо смежила веки, и тут же перед ее мысленным взором возникло видение – то, как он стоял перед ней накануне, обнаженный до пояса с играющими под покрытой шрамами загорелой кожей мускулами.

Слух заменял ей зрение. Вот послышался глухой звук – это он сбрасывал с ног ботинки, за этим тут же последовал скрип кожаного ремня, звяканье пряжки, шуршание ткани – и он избавился от штанов и отбросил их в сторону.

Когда Мерседес представила его абсолютно голым и стоящим возле кровати, то уже не в состоянии была искать предлог, чтобы не смотреть на него. Ее ресницы дрогнули, глаза широко открылись, и их взгляды встретились.

Голодный волчий взгляд мужчины был устремлен на нее. Хищное выражение исказило его правильное, словно выточенное из благородного материала искусным мастером лицо. В нем проглянуло нечто сатанинское.

Мерседес никогда не видела обнаженного тела мужа и даже представить себе не могла, что когда-нибудь возникнет у нее желание окинуть его глазом, но теперь ей этого хотелось. Глаза ее, как и плоть, перестали подчиняться рассудку. Взгляд, неподвластный своей хозяйке, расставшись с дьявольским лицом, скользнул по широким плечам на заросшую черной порослью грудь и по плоскому мускулистому животу, опустился ниже, туда, где солнце не тронуло загаром кожу и где мужской орган возвышался и пульсировал, словно воинственное живое копье, готовое вонзиться в нее и заронить семя в ее лоно.

Он причинил ей такую боль и так унизил ее гордый дух в прошлом, и все же, несмотря на это жуткое воспоминание, она не могла не признать, что он красив – этот великолепный самец, охваченный страстью.

Не отрывая от нее пристального взгляда, он согнул одно колено и медленно опустился на мягкий матрац возле нее. Она не шелохнулась. Он глубоко вздохнул, стараясь восстановить над собой контроль, потом протянул руку и снял с ее ног туфли. Ее ступни были малы и изящны.