Упрямица - [10]

– …и коготки? – добавил он. – Ты познала науку выживания там, где, казалось, выжить нельзя. И я тоже. Нам пришлось пройти через одни и те же круги ада.

– Может быть, твой «ад» несравним с моим. Я могу рассказать тебе о том, как велась война здесь, на Севере. Французы удерживали Эрмосильо, но и носа не смели высунуть из крепости, не то что защитить окрестные гасиенды. Мы были оставлены на милость хуаристским бандитам, или, что не лучше, вашей контргерилье. – Она не в силах была иронически улыбнуться, говоря об этом, как намеревалась. В ее голосе прозвучала искренняя боль.

– Я знаю, как опустошили Юг императорские наемники, но надеялся, что на Севере не повторится эта резня и Гран-Сангре устоит. И когда вернулся, то увидел… – он помедлил, а потом произнес: —…что мои надежды оправдались.

– За это надо благодарить не тебя и тем более не твоего папашу. Прошу, покончим с беседой на эту тему и разопьем последнюю бутылку французского вина, что чудом сохранилась в погребе когда-то богатейшего поместья.

Тут, словно по волшебству, в зале появилась Ангелина с высоко поднятым подносом, на котором красовалась эта заветная бутылка кларета и два хрустальных бокала.

В наступившей внезапно тишине она разместила вино и бокалы, как положено, на столике в углу и удалилась в молчании после благодарственного кивка Мерседес.

Лусеро взялся за бутылку:

– Разреши мне, донья, наполнить твой бокал.

Разливая вино по бокалам, он произнес:

– У моего родителя был отличный вкус, а красное вино вообще было его любимым.

– У твоего родителя в последние годы не было денег, чтобы удовлетворять свои изысканные вкусы. Поэтому он пил все, что придется.

У нее с языка чуть не сорвалась горестная жалоба, но было бы бесполезно обращать ее к дону Лусеро, ожидая от него сочувствия. При воспоминании о пережитых бедах, которые одна за другой обрушивались на нее, Мерседес даже ощутила горечь во рту.

Он поднял бокал в безмолвном приветствии, не отводя от жены взгляда темных алчных глаз.

– Пострадал не только наш знаменитый винный погреб, как я понял. Испарилось не только вино, но и кое-что другое… Хиларио успел мне поплакаться… Что случилось с нашей золотой посудой?

– Она была продана, чтобы заплатить земельный налог. За посуду я получила хорошую цену на ярмарке в Эрмосильо прошлой весной.

– Однако, как я вижу, ты сохранила изумруды. А как обстоит дело с другими фамильными драгоценностями Альварадо?

– Я была вынуждена расстаться с самыми крупными камнями в счет долга твоего отца игорному дому в Соноре. И еще были затраты на лекарства и покупку племенного быка для стада. Прежнего закололи и зажарили хуаристы.

Мерседес для храбрости отхлебнула порядочный глоток вина.

Как бы ободряя жену, Лусеро заметил:

– Папа был всегда расточителен, даже в лучшие времена.

– Лучшие времена давно в прошлом.

Он осушил бокал и наполнил его снова.

– Я это знаю, поверь мне. Знаю очень хорошо.

Мрачность, с которой он произнес эту фразу, озадачила Мерседес, но она не желала разбираться в его чувствах. Она сразу же пошла в наступление:

– Ты такой же, как и он.

– Ничего подобного! – резко возразил Лусеро, и в зрачках его темных глаз вспыхнули раскаленные угольки. – По крайней мере сейчас, – добавил он уже гораздо мягче, умеряя гнев. – Сейчас я не такой… Война заставляет мужчину взглянуть по-другому на свое прошлое и стать иным, если… ему удается выжить на войне.

– Тебе это удалось!

– Недаром боевые товарищи прозвали меня Фортунато – Удачливый.

Второй бокал тут же последовал вслед за первым.

– Не попросить ли Ангелину подать горячее прежде, чем ты расправишься с бутылкой? – спросила Мерседес.

– Мудрое решение, – согласился он с улыбкой.

Ангелина была тут как тут и мгновенно внесла тяжелый серебряный поднос, заполненный толстыми ломтями жареной свинины и обильным овощным гарниром, сдобренным пикантными специями и источающим кружащий голову аппетитный аромат. Девчонка Лупе следовала за ней с блюдом, полным свежеиспеченных лепешек.

Пока прислуга возилась за сервировочным столиком, Лусеро взял Мерседес под руку и подвел к обеденному столу.

– Позволь поухаживать за тобой… – Он отодвинул тяжелый стул, усадил ее поудобнее и с дьявольской грацией склонился над нею. – Твоя кожа, как и прежде, благоухает лавандой, – шепнул он, и его теплое дыхание коснулось ее обнаженного плеча.

– Ты ошибаешься, Лусеро, это не лавандовая вода из Франции, а настой местных трав. Я их вырастила в саду, высушила и настояла. Это единственные духи, которые мне по средствам.

«Зачем я так откровенна с ним? И почему так нервничаю?» – подумала она.

– Вполне возможно, что война приносит не только беды, но и учит кое-чему полезному. И, надеюсь, фортуна скоро улыбнется нам.

Он занял свое место во главе стола и подал знак Ангелине обслужить его.

– Сомневаюсь, что фортуне будет дело до нас, пока длится эта бойня, а ей не видно конца, – произнесла Мерседес, отломив себе кусочек лепешки. Она знала, что все оставшиеся лепешки пойдут на праздничный ужин прислуге.

– Раз я теперь дома, то займусь домашними делами, – заявил Лусеро. – Я договорюсь с комендантом французского гарнизона в Эрмосильо, чтобы он обеспечил охрану поместья.