Упрямец Керабан - [9]

— Но я предпочел бы… — задумчиво начал ван Миттен. Он хотел привести еще одно, последнее возражение.

— Договорились! — хлопнул в ладоши Керабан. — Вы ведь не намерены оказывать мне сопротивление, верно?

— Я хотел бы… — опять тянул с ответом ван Миттен.

— Вам не удастся!

Скарпант и мальтийский капитан, которые прогуливались в глубине площади, приблизились как раз в тот момент, когда господин Керабан говорил своему спутнику:

— Решено! Через шесть недель — самое позднее — мы оба отправимся в Одессу!

— И свадьба состоится? — спросил ван Миттен.

— Сразу же по нашему прибытию, — ответил Керабан.

Ярхуд наклонился к уху Скарпанта.

— Шесть недель. У нас есть еще время для действий.

— Да, но чем раньше, тем лучше, — напомнил Скарпант. — Не забывай, Ярхуд, что до исхода шести недель господин Саффар вернется в Трапезунд.

И оба продолжили прогулку, приглядываясь и прислушиваясь.

А в это время господин Керабан разговаривал с ван Миттеном:

— Мой друг Селим, всегда спешащий, и племянник Ахмет, еще более нетерпеливый, готовы были сыграть свадьбу немедленно. И я должен сказать, что у них есть для этого весомое основание. Нужно, чтобы дочь Селима вышла замуж до достижения семнадцати лет, или она потеряет около ста тысяч турецких лир[62], которые старая сумасшедшая тетка завещала ей при этом условии. Но такой пожар ни к чему, семнадцать лет ей исполнится только через шесть недель. Поэтому я их урезонил, говоря: «Нравится вам это или нет, но свадьба не состоится до конца будущего месяца».

— И ваш друг Селим сдался? — спросил ван Миттен.

— Естественно.

— А молодой Ахмет?

— Не так легко, — улыбнулся Керабан. — Он обожает милую Амазию, день и ночь мечтает о ней. К тому же парень не занят делами… Да вам нетрудно это понять, друг ван Миттен. Вы ведь женились на прекрасной мадам ван…

— Мой друг Керабан, — сказал голландец. — Это было уже так давно, что я почти и не помню.

— Но в самом деле, друг ван Миттен, если в Турции непристойно спрашивать у турка, как поживают женщины его гарема, то это не запрещено по отношению к иностранцу… Как мадам ван Миттен чувствует себя?

— О, очень хорошо, очень хорошо! — ответил ван Миттен, которого вежливость его друга несколько смущала. — Да… очень хорошо! Постоянно хворает… Вы знаете… женщина.

— Ну нет, я не знаю! — воскликнул господин Керабан, громко смеясь. — Женщина? Никогда! Вот дела — сколько угодно! Табак из Македонии для тех, кто курит сигареты, табак из Персии — для наших курильщиков наргиле. И корреспондентов из Салоник, Эрзерума, Латакии, Бафры, Трапезунда, не считая моего друга ван Миттена из Роттердама. За тридцать лет я отправил столько тюков табака в четыре конца Европы!

— И столько курили, — подсказал ван Миттен.

— Да, курил… как заводская труба. И я вас спрашиваю: есть ли что-нибудь лучшее в мире?

— Конечно нет, друг Керабан.

— Вот уж сорок лет, как я курю, друг ван Миттен, и верен своему чубуку и наргиле! Вот и весь мой «гарем». Нет женщины, которая стоила бы трубки табака!

— Вполне согласен с вашим мнением, — заметил голландец.

— Кстати, — снова заговорил Керабан, — коль скоро вы мне попались, я вас больше не покину. Сейчас подойдет каик, чтобы перевезти нас через Босфор. Будем обедать на моей вилле в Скутари…

— Но…

— Да, я вас увожу, повторяю. Вы что же, собираетесь теперь церемониться со мной?

— Нет, я согласен, друг Керабан! — поспешил согласиться ван Миттен. — Принадлежу вам душой и телом.

— Вы увидите, — продолжал негоциант, — какое очаровательное жилище я себе создал под черными кипарисами, посреди склона холма Скутари, с видом на Босфор и всю панораму Константинополя. А! Настоящая Турция находится все же на азиатском берегу! Здесь — Европа, а там Азия. И наши прогрессисты в рединготе еще далеки от того, чтобы насадить и на том берегу свои идеи. Они утонули бы, пересекая Босфор. Итак, мы обедаем вместе!

— Вы делаете со мной все что хотите.

— И не надо этому мешать! — притворно нахмурился Керабан.

Затем, повернувшись, он спросил:

— А где же мой слуга? Низиб! Низиб!

Лакей, который прогуливался вместе с Бруно, услышал голос хозяина, и тут же оба прибежали.

— Ну, — спросил Керабан, — этот каиджи так и не появится со своим каиком?

— Со своим каиком… — повторил Низиб.

Я непременно прикажу бить его палками! — воскликнул Керабан. — Да, сто ударов палками.

— О! — воскликнул ван Миттен. Пятьсот!

— О! — покачал головой Бруно.

— Тысяча! Если мне противоречат!

— Господин Керабан, — заговорил Низиб, — я вижу вашего каиджи. Он только что отплыл от Серая и через десять минут причалит к лестнице Топ-Хане.

Негоциант выходил из себя, сжимал от нетерпения руку ван Миттена. А тем временем Ярхуд и Скарпант непрерывно наблюдали за ним.

Глава четвертая,

в которой господин Керабан, упрямясь еще более, чем обычно, оказывает сопротивление оттоманским властям.

Тем временем каиджи прибыл и уведомил господина Керабана, что каик ждет его у лестницы.

Тысячи каиджи насчитываются на водах Босфора и Золотого Рога. Их двухвесельные лодки из буковых или кипарисовых досок, с резьбой и раскраской внутри, ровно удлиненные спереди и сзади, чтобы двигаться, при необходимости, в любом направлении, похожи на полозок в пятнадцать-двадцать футов