Упреждающий удар - [31]

— Хотя бы приблизительно назовите сумму.

— Не знаю, — Вовка пожал плечами.

— Сколько, по вашим наблюдениям? — обратился следователь ко мне.

И снова мне стоило большого труда выдержать этот взгляд. Вот тебе и учитель математики! Я пролепетал еле слышно:

— Я… не знаю.

— Правда?

— Честное слово.

Вздохнул следователь. Вздохнул и я. Только в сто раз менее глубоко, чем Старцев.

— Что было потом? — спросил он у Вовки.

— Ничего, — Вовка пожал плечами. — Я вышел и больше не видел этот кейс.

И тут я расправил плечи. Я почувствовал крайнюю степень неприязни к Вовочке. Он мелко мстил Деду за случай с сигаретой — вот как это называлось!

— Разрешите вопрос? — встрепенулся я.

И, Старцев еще не успел ответить, я воскликнул:

— Ты выдел, что этот кейс у меня? Ты видел, как я выносил этот кейс? Какой он был?

— Тонкий, вишневый, — пискнул Вовочка.

— …у меня в руках ты его видел? — продолжил я. — Ты на что намекаешь, скотина?

— Я попрошу… — Старцев пристукнул ладонью по столу.

— Я требую, чтобы вы внесли мои слова в протокол! — совсем разошелся я. — О том, что он скотина!

Вовка вжал голову в плечи.

— Успокойтесь, успокойтесь, — повторял следователь.

Но я, не слушая его, размахивал руками:

— Я требую, чтобы в протокол были занесены лова о том, что Владимир Иванович Довгарь, который находится здесь, — грязная скотина, ублюдок и преда… — Я вовремя прикусил язык.

— Что? — спросил Старцев.

— Ничего, — выдохнул я… и успокоился. Чувствовал я себя неловко.

Тишина повисла в кабинете. Я молчал. Старцев тоже молчал. Что касается Довгаря, то он вообще словно умер — глаза закрыты, щеки бледные, как у трупа.

Старцев окинул взглядом бумаги, которые лежали на столе, и вдруг кивнул:

— Что же, очная ставка закончена. Вы свободны Владимир Иванович. — Он обращался к Довгарю! — Протокол… Протокола не будет. Вот ваш пропуск.

Я сидел и нервно ерзал, осмысливая тот факт, что следователь не стал оформлять протокол и что он отпустил Довгаря. Почему? Насколько я знал (спросил у Сереги Шипука, который работал у Рувимовича и был все равно что ходячий юридический справочник), допрос и очная ставка обязательно протоколируются, иначе это не допрос и не очная ставка, а так, неофициальный разговор. Что же у нас был за неофициальный разговор?

…Едва Вовка вышел, следователь обратился ко мне:

— Нуте-с, где эти деньги?

— Какие деньги? — спросил я.

Меня уже начало клонить в сон от этих постоянных вопросов!

— Деньги, о которых говорил Довгарь! — уставшим голосом произнес следователь. — Установлено, что вы, Павел Альгердович, заходили в кабинет Деденко накануне визита наших сотрудников. Установлено, что в сейфе были деньги. Установлено, что в момент ареста Деденко денег уже не было. Вывод?

— Какой? — повторил я.

— Деньги у вас!

Я перевел дух и спросил твердым голосом:

— Это вам сказал Довгарь?

— Вопросы задаю я! — сказал следователь. Да, а ведь он совершенно перестал мне нравиться. И… нравился ли он мне когда-нибудь? В прошлый раз я видел его улыбавшимся — ну и что! Сегодня он уже мало напоминал мне добренького учителя математики.

— Вот что, — сказал следователь, наклоняясь И переплетая руки. — Если будете глупить и запираться, то я передам вас моему коллеге. Правда, У нас с ним… своеобразные отношения, но… Гм, гм…

— Но… Мне нечего сказать. Я ни в чем не виноват… — И тут меня словно стукнуло: какому эта коллеге?

Старцев, как будто прочитав мои мысли, откинулся на спинку стула и завертел большими пальцами рук.

— Не стоит думать, будто я глупее вас. В наше время следствие ведется методами, которые никому и не снились ранее. Жаль, что для меня это дело последнее. Я ухожу на пенсию, знаете ли…

Я чувствовал дрожь в коленях. Следователь смотрел на меня внимательно. Я знал, что со всеми этими следователями нужно держать ухо востро, пока они сами не скажут все, что им известно, а лишь потом аккуратно и осторожно отвечать на их вопросы. Но и тогда помнить, что любые слова они могут истолковать в своих интересах.

— Фотографии, которые я вам показывал в прошлый раз, я получил через Интернет, — добавил Старцев и достал из кармана два знакомых снимка.

Они упали на стол, и я, неосторожно опустив взгляд, снова увидел улыбавшегося человека на фоне сибирских снегов — и этого же человека, висевшего в веревочной петле рядом с люстрой.

— Многое я вам рассказал, нарушив тайну следствия, — вздохнул мой собеседник. — Я хотел, чтобы вы кое-что знали еще. Под свою личную, так сказать, ответственность. Вы понимаете меня?

Я молчал.

— Господи, так все просто, — вздохнул Старцев. — Я хочу найти какие-то средства, чтобы спасти вас, молодой человек. Неужели между нашими поколениями такая разница, что вы не понимаете меня? Вы что, понимаете только шелест купюр?

Я промолчал. И он заговорил снова, показывая на фотографии:

— Этот Валентин Куртанич, начальник Тюменского ГУВД, год назад покончил жизнь самоубийством. Слышали об этом?

— Нет, — сказал я.

— Об этом писали газеты, — сказал Старцев. — Два года назад он вел дело о превышении служебных полномочий сотрудниками Тюменского ОМОН, в результате действий которых в перестрелке погибло шесть человек. Как, и об этом не слышали?